Суворовский алый погон. Николай Шахмагонов
заговорил о том, что не хочет поступать и специально сдаст математику на двойку, чтоб отправили домой. Что ж, видно было невооружённым глазом, что многим не по себе. В свободное время ходили на тот самый уголок территории, из которого через чугунную решётку был виден кусочек города. Видна была не тенистая улица, перпендикулярная той, по которой ходили трамваи, а именно шумная, с людьми на трамвайных остановках.
Напевали песни, причём кто-то песни-то притащил какие-то непонятные, даже блатные, типа «сижу на нарах как король на именинах». Видимо, привлекали слова – «решётка преграждает дальше путь».
Вот когда вдруг навалилась тоска по деревне на Оке, по лету, столь решительно прерванному. А ведь прервано лето было самими ребятами, ставшими товарищами Николая и по экзаменам, и по первым намёткам армейской дисциплины, и по ограничению свободы, и по тоске по дому, да, наверное, и по летнему отдыху.
Вот когда он с новой силой, теперь уже в воспоминаниях, пережил свой отъезд, в канун которого стояла тёмная, но такая тёплая ночь, которые только и бывают в начале августа, когда ещё не слышно дыхания осени, но уже небо в звёздах, и огромный ковш Большой Медведицы словно зовёт в таинственное путешествие по манящему своей неизвестностью и загадочностью Млечному Пути. Для пятнадцатилетнего Николая та ночь была полна не только небесных тайн, но и неразгаданных тайн земных. Его манили звёзды, мерцающие на Млечном Пути, но думы о них оставались пустыми грёзами, ведь не были ещё покорены звёзды земные. Он мечтал о земных звёздах, офицерских звёздах, а, впрочем, как знать, может быть, и о генеральских, ведь полёт мальчишеской мечты безграничен, как Млечный Путь. Именно эта августовская ночь являлась тем незримым рубежом, который отделяет мечты от реальности. И вот он стоял на этом рубеже, рубеже, который не преодолеть вот так сразу.
Экзамены, экзамены… Оказалось, что не только они преграда на пути в военное завтра. После математики, которую Николай сдал тоже на четвёрку, была медкомиссия. Тут поддержал Георгий Александрович. Вполне понятно, что после прижигания гланд не всё ещё зажило как следует, и врачи могли придраться.
Провожая паренька, умышленно срезавшегося на экзамене, Николай непрерывно спрашивал его:
– Почему же ты уходишь? Что тебя так напугало?
– А что здесь хорошего? На улицу, на девчонок через решётку в заборе смотреть? Не-ет… Я сейчас домой, ещё успею десяток дней на даче побыть. Там ребята ждут и… девчата! – сказал он со значением.
Николай снова вспомнил Ларису: «Эх, вот сейчас бы туда, в деревню. Как же там здорово! Как здорово! А здесь! Строем на обед, строем на прогулку, а о том, чтоб в город выйти, и вовсе надо забыть! А может лучше действительно в техникум поступить, ведь в Калинине есть авиационный…»
Ухитрился позвонить домой. Вечерком позвонил. Трубку взял Георгий Александрович. Николай начал без всяких предисловий.
– Не могу. Не нравится мне здесь. Хочу забрать документы.
– Так! – проговорил Георгий Александрович. – Всё понятно, очень понятно. И с