Александр I. Сергей Эдуардович Цветков
в течение трех лет готовил цареубийство, ежедневно уверяя жертву в своей преданности и вооружая сына против отца. Современники отзывались о нем, как об умном, проницательном человеке, усвоившем шутливое отношение к жизни, всегда жизнерадостном и беззаботном. Если верно, что между убийцей и жертвой порой возникает какая-то мистическая близость, какое-то непонятное, глубинное соответствие натур, то следует признать, что Пален как нельзя более подходил на роль убийцы Павла и что именно вышеперечисленные его качества, которые так нравились царю в людях, позволили ему осуществить задуманное.
Итак, Александр дал согласие на переворот. Как видим, против него шла тонкая игра, заговорщики по сути обманывали его, преувеличивая недовольство Павлом и пугая последствиями какой-то мифической революции. Конечно, от двадцатитрехлетнего молодого человека можно было ожидать большей проницательности, но ведь Пален возглавлял полицию и поэтому у Александра все-таки были веские причины верить ему. Но было в его поведении также нечто, что позволяет говорить о полусознательном сочувствии планам заговорщиков, обманывании самого себя относительно реальных последствий заговора; он и желал переворота и боялся его, а пуще того – своего участия в нем, участия, которое ставило столько мучительных вопросов перед его совестью. Он был бы счастлив вообще не знать о том, что готовится, ибо доверие к нему заговорщиков все-таки не могло не оскорблять его, оно заставляло его задумываться об истинных чувствах к отцу, о том, что в конце концов он, именно он окажется ответственным за все. Если тут уместны литературные параллели, то можно сказать, что Александр оказался в роли одного из героев Достоевского – Ивана Карамазова, мучимого стыдом за своего отца, презрением к его убийце, Смердякову, и отвращением к самому себе.
Впрочем, по большому счету, он был игрушкой в чужих руках. Пален сам с циничной откровенностью признавался: «Но я обязан, в интересах правды, сказать, что великий князь Александр не соглашался ни на что, не потребовав от меня предварительно клятвенного обещания, что не станут покушаться на жизнь его отца; я дал ему слово: я не был настолько лишен смысла, чтобы внутри взять на себя обязательство исполнить вещь невозможную; но надо было успокоить щепетильность моего будущего государя, и я обнадежил его намерения, хотя был убежден, что они не исполнятся. Я прекрасно знал, что надо завершить революцию или уж совсем не затевать ее, и что если жизнь Павла не будет прекращена, то двери его темницы скоро откроются, произойдет страшнейшая реакция, и кровь невинных, как и кровь виновных, вскоре обагрит и столицу и губернии».
Признание это проливает свет на истинные роли сторон. Вина Александра состояла главным образом в том, что он хотел быть успокоенным и дал себя успокоить.
С этого момента для него началась череда страшных дней. Чтобы не возбуждать подозрений Павла частыми свиданиями, Пален и Александр обменивались записками через Панина;