Александровский сад. Московский роман. Владимир Шмелев
проблем не оберешься. Лучше, чтоб не было, проще: живи, куролесь, потом загнулся – и конец. Сыграл в ящик, отыграл в этой жизни, проиграл или выиграл. А там чтоб ничего. Смешно: суд или кара. Бред. Ничего нет, и ничего не надо.
В больнице в каждой палате – иконы, кресты. Людям невдомек, что мы здесь – боги, и все в наших руках. А когда в руки нам ничего не дают, уже как-то не так интересно.
В институте на практике смеялись, когда осматривали женщин, лапали их, заставляли оголять интимные места и с умным видом рассуждали, на что-то намекали и даже находили отклик у некоторых, было и такое.
Вообще было столько забавного и анекдотического. Одна девушка была так напугана, что у нее щитовидка, что позволила осмотреть себя с ног до головы. Стояла перед нами совершенно голая, даже не подумав, что это розыгрыш, в чем нам было невозможно признаться, видя ее безграничное доверие. Потом, когда выяснилось, что у нее ничего нет, мы нашлись сказать только то, что ошиблись в симптоматике.
Почему Наташка такая скучная? Так серьезно воспринимать жизнь опасно. Главное – понты. Без них все так пресно. Бесконечные лайки. Фоткаешь себя постоянно и везде, можно даже в туалете. Обнимание, поцелуи и секс. Это эффектно и потрясно.
Наташа вдруг сошла с ума.
– Пропали цвет и запах, – говорила она, и лицо ее было странным. Мир разломался, все покрылось трещинами и затем все рассыпалось. – Ты не любил меня? Почему? Неужели меня нельзя было полюбить? Может, я недостойна этого чувства. Ты играл. Зачем? Ты – мажор! Золотая молодежь. Таких дур у тебя будет не счесть.
– Ну что ты заладила: любовь да любовь. Просто наслаждайся.
Я стоял в проходе, в помещении где стояла ванна мыть больных и делать им клизмы, где перед операцией брили лишние волосы и тупо смотрел на Наташу с остекленевшими глазами. Все, кто заходили, обходили меня словно чумового, словно вдруг наброшусь на них и буду кусаться. А мне хотелось просто плюнуть и сказать: «Набрали лимитчиков, иногородних, без воображения. Она даже сексом занималась, как в пионерском лагере. Приедут в Москву, мечтают. Ну скажите, что у меня нет сердца», – хотел закричать я. Ха-ха, да у меня не только каменное лицо.
Когда произошло трагическое с Наташей, стало трудно думать и не хотелось. Почему-то казалось везде темно, мало света, раздражали занавески, дождливые дни, тучи. Дома включал свет везде, во всех комнатах, мама удивлялась:
– Что за иллюминации?
Но что я мог сказать на это, когда себе не мог объяснить свое состояние, когда не знал, куда себя деть, куда пойти, чтобы развеяться?
Обнаженная Наташка лежала в ванной с закрытыми глазами. Она словно заснула. Но почему нагая, голая, не постеснялась? Вода, подкрашенная кровью, казалась прозрачной вуалью. Органза тончайшего размытого бордового цвета покрывала ее, делала похожей на голограмму. Она никогда не была реальностью. Наташа вне этого мира или, проще, не от мира сего.
Я догадался, почему она была нагишом: никто, наверное, не заметил слегка наметившийся