Рождество в Москве. Московский роман. Владимир Шмелев
Был уговор при сыне друг о друге плохого не говорить и никаких выяснений по вопросу воспитания. Отец был суров, что вытекало из его умозаключения: «Жизнь ещё суровее», и никогда не позволял никаких сантиментов и сюсюканий, даже в детстве не нашлось у него для сына ни ласки, ни нежности. «Это женское, – оправдывал он себя, – мужчина должен быть молчалив и сдержан».
При каждом случае отец говорил ему о том, что надо вырабатывать характер упорством и трудом. Когда учил Альберта ездить на велосипеде, высмеивал его боязнь: «Что за слёзы, что за сопли, мальчишка коленку разбил – какая беда. Смелее, настырнее, добивайся своего, не отступай. Смелость города берёт».
Он приучил сына работать на грядках, на огороде, что были в Академгородке в самодеятельной сельскохозяйственной зоне. Там Альберт вдруг заинтересовался насекомыми и этим удивительным миром природы. Не считаясь со временем, особенно в каникулы, подолгу рассматривал червей, что вылезли поверх земли после дождя. «Это рыхлители почвы», – поясняла мать.
При всём уважении к отцу Берти был более привязан к матери и потому в большей степени увлёкся биологией, что она преподавала в университете Новосибирска. Своим студентам с первого курса она говорила: «Я так люблю биологию, что сделаю всё, чтоб вы разделили со мной это чувство». Ей удавалось увлечь своим предметом. «Я хочу пробудить в ребятах понимание необходимости знать среду обитания». В университете она слыла своим человеком среди студентов, они запросто обращались и с вопросами по предмету, и за советом по ситуации в жизни. Парни спрашивали:
– Как по-вашему, эта девушка хорошая?
– Замечательная, – был всегда её ответ. В университете она не позволяла читать нотации, взывать к совести. Учить и поучать – большая разница. «Биология очаровательна, рассмотрите её поближе, и вы не сможете не полюбить её».
Ей было свойственно ироническое отношение к мужу и сыну. Она красиво смеялась, искренне и от души, каждой удачной шутке студентов. Своих мужичков любила подколоть:
– У меня дома две лампочки накаливания, два мужика с голыми черепами: один стрижётся на лысого от старости, волос не осталось; молодой, глядя на отца, мол, ему волосы мешают думать.
Эта ирония, особенно в минуты житейских перипетий, помогала ей справиться с невзгодами.
Как замечал Альберт: «У нас две особенности и все со звуком «зи»: мама иронизирует над всем и вся, отец полемизирует со всеми подряд, и оба утверждают, что без этого просто жить скучно, неинтересно и пресно».
– Надо соли добавить, поперчить, – иронизировала мама. И при этом в ней проявлялось озорное, детское, что подчёркивало самую благоприятную атмосферу в семье.
– Ну, это кто как любит, – добавлял отец. – Я, напротив, для остроты хренку да чесночку. – Отец дорожил мерой доверия в семье. Свою любовь к жене и сыну он выражал заботой без слов: прачечная, ателье, полуфабрикаты – на нём.
После похорон мужа что-то надломилось в ней, с каким-то сознательным хрустом