~ Манипулятор. Юлия Ковалькова
не заложено выворачивать себя наизнанку. Тут все эмоции исключительно про всепрощение, поиск себя и борьбу с жизненными обстоятельствами. Вон, почитай любой переводной роман, – Лешка выискивает взглядом на мониторе какую-то точку, не то пыль, не то грязь, и, наклонившись, начинает старательно отскребать ее пальцем. – Там уж если несчастье, значит, мать тебя в детстве била, или отчим из дома тебя выгонял, или твой сводный брат наркоман. Или ты замужем за сводным братом. А еще лучше, если ты замужем за сводным братом, который успел и в тюрьме отсидеть, и в дурке отлежаться. А ты будешь и отца, и мать, и брата на себе поднимать, да еще и искать себя в этом. А чтобы у книги окончательно сложился финал, ты в конце должна будешь обязательно умереть, но только так, чтобы обязательно на рассвете, и непременно, чтобы с первыми лучами зари. Видимо, чтобы окончательно не загнать читателя в стойкую депрессию. А заодно, и показать ему, что ты все равно всех победила, и что завтра есть, и что счастье тоже обязательно будет. Хотя и не с тобой. И не в этот раз.
– Ты стал женские романы читать? – хмыкаю я.
– Что? Нет. Это их Мила читает. А я так, от нечего делать пару раз пролистал. – Лешка смеется. – А потом, чтобы окончательно не свалиться в депрессию, отправился в среднестатистический шведский магазин и купил себе для счастья среднестатистические джинсы. И теперь все счастливы: и владелец магазина, и джинсы, которые кто-то купил, и я.
– То есть получается, чем безвыходнее положение, тем больше эмоций? – Я закусываю губу.
– Типа того, – Лешка кивает. Потом улыбка сползает с его губ, и в глазах появляется тот же самый вопрос: – Ладно, я-то, положим, для полного счастья выговорился. А вот ты к чему завела этот разговор о несчастной любви? Что, повод появился?
– Да нет никакого повода, – упираюсь я, пожимаю плечами, и, кажется, это скоро станет моей дурной привычкой. – А еще что-нибудь мне расскажи.
– Сейчас расскажу, – в глазах у Панкова появляется откровенный сарказм. – Я месяц назад встал на лыжи. Накатался так, что все мышцы болят. А вчера пересел на велосипед, потому что так до работы добираться быстрей.
«Рассказать ему о Лебедеве или не говорить?» – снова проносится в моей голове, но представив себе реакцию Леши (напряженный взгляд или, что еще хуже, его срывающийся на фальцет голос: «Ди, скажи, тебе тогда с Воробьем не хватило?»), решаю все-таки промолчать.
Тем временем Лешка уже довольно мирным тоном принимается рассказывать мне о своих новых шведских знакомых, о выходных с его Милой в Уппсале, о поездке с Милой к ее родителям, и в его монологе все чаще звучат названия неизвестных мне шведских городов, районов и улиц (Вэстманланд, Арборга, Гётеборг).
«Он никогда не вернется в Россию», – думаю я, и мне становится грустно.
Минут пять спустя Лешка начинает сворачиваться.
– Ладно, – дружелюбно, как раньше, заключает он. – Давай заканчивать наш традиционный еженедельный видео-слет, потому что