Контрабанда без правил. Ричард Цвирлей
лишайником дома XIX века на улице Струся было для него серьезным испытанием. Старший сержант, который шел впереди на правах хозяина территории, остановился на лестничной площадке и посмотрел вниз на уставшего коллегу.
– Обычный притон, – сказал Обрембский. – Ты здесь не был, потому что он работает не больше года. Но активно работает. Его уже все знают в Лазаре. За водкой приходят даже люди с телевидения. Им отсюда недалеко.
На лестнице стоял тошнотворный запах мочи и гнили. Олькевич добрался до нужного этажа и стал рядом с коллегой. Поправил рукой зачесанные на лысый лоб волосы, и оба милиционера подошли к двери справа. Они не ожидали никаких проблем, поэтому пошли вдвоем. Коваль со своими кулаками был им ни к чему, тем более, как водитель, он не собирался сегодня произносить праздничные тосты.
Участковый постучал, и вскоре старая, покрашенная дешевой, отслаивающейся зеленой краской дверь открылась.
– Ой, наш любимый участковый! – громко прокричала 60-летняя, тучная пани Геня, хозяйка квартиры. На ней был розовый халат, из-под которого виднелась белая комбинация. Губы женщины были накрашены ярко-красной помадой, а глаза обведены черной, слишком толстой линией. Гидроперитные белые волосы прикрывала железнодорожная фуражка. Ее крик ни в коем случае не был выражением восторга при виде милиционера, а сигналом для собравшегося у нее общества. Шум в квартире сразу затих.
Обрембский, не говоря ни слова, отодвинул пани Геню в сторону и пошел на кухню. Он хорошо знал, что именно там проходила общественная жизнь. Женщина мелкими перебежками последовала за ним, оставив Олькевича одного.
Теофиль осмотрелся вокруг. Участковый исчез за последней дверью с левой стороны длинной прихожей. На противоположном конце он увидел застекленную вверху дверь, скорее всего, там был санузел. Справа двойная дверь вела, наверное, в самую большую комнату, догадался Олькевич, слева были еще два входа в комнаты поменьше.
Из кухни доносился громкий голос пьяного мужчины, но Олькевич не обратил на это внимания. Он знал, что Криспин справится с алкоголиком. Они не раз бывали в таких местах, и каждый из них хорошо знал, что делать.
Он взялся за ручку первой двери слева, сильно толкнул ее и заглянул внутрь. Из мебели в комнате был лишь разложенный диван, застеленный серым, грязным пледом, стоявший у окна. Опершись локтями о круглую спинку, на нем стояла на коленях голая ровесница пани Гени. Большие, как арбузы, груди ритмично двигались, а обнимавший ее сзади маленький и худой как щепка мужчина, с козлиной бородкой и длинными волосами, спадающими на плечи, даже не заметил появления незваного гостя.
Олькевич на секунду замер, увидев такую картину, а потом не выдержал и громко рассмеялся. Они и правда выглядели карикатурно: огромная женщина и маленький мужичок, как цыпленок рядом со старой наседкой. Теофиль подумал, что у его жены Ядвиги, фигурой немного напоминавшей женщину на диване, по сравнению с ней небольшая грудь.
– Хватит кувыркаться, – сказал он наконец. – Милиция вызывает уважаемых граждан