Приключения Пиноккио – 2, или Тайна золотых монет. Владимир Майбородюк
вид которых ласкает их взор и успокаивает душу. Но, обратив однажды свое высочайшее внимание на меня, верного слугу твоего, Ты посчитал, очевидно, что цветок, который растил я в доме моем, лелея его и согревая на своей груди, достоин большего, нежели ему может дать простой смертный. О, Творец, поистине счастлив будет тот герой, который, сорвав мой цветок, станет вдыхать его аромат, касаясь его лепестков своими губами! Но не кажется ли тебе, О, Господин наш, что Я, верный слуга твой и воин, имел полное право первым предстать перед тобой? Смело, и без сожаления ступив на дорожку, ведущую к Высокому Трону твоему, дорожку, сплошь усыпанную перлами и драгоценными камнями? Почему же ты позволил опередить меня юной, чистой, безгрешной душе? В недобрый, видно, для меня час ты обнаружил, что краса цветов из вышних садов твоих меркнет в сравнении с красою цветка души моей… – Я не мог нарадоваться, глядя на ту, которую ты взял у меня, – говорил он, обращаясь к Аллаху и тяжело вздыхая. – Видно, слишком мила была она моему сердцу… Так мила, что любовь моя к ней заслоняла собой все. И землю под моими ногами, и небо над моею головой… О, Великий, Всемогущий! Может ли и должно ли быть так, что если чего-то много, больше, нежели отведено, установлено и определено тобой нам и всему иному, всему, что видит твое всевидящее око, должно ли это означать, что все то – плохо?
Внезапно память вернула его на много лет назад… Он увидел себя в кругу своих сверстников, таких же, как и он, мальчишек, детей знати, стоящим посреди огромного, как казалось ему тогда, сада… Чудного сада с растущими в нем персиковыми деревьями… Пока его товарищи, веря в свою безнаказанность, и ничуть не смущаясь, вовсю угощались сочными фруктами, он с удивлением и вдруг возникшим в душе его чувством жалости оглядывался по сторонам… Ему нигде и никогда, даже на Большом городском рынке, в разгар сбора урожая, не приходилось еще видеть столько персиков… Деревья были буквально усеяны ими. И, казалось, не меньше плодов, осыпавшихся с них и разбившихся при падении, лежало возле них на земле. Отягощенные непомерным грузом, ветви деревьев клонились книзу, ложась на каменистую почву; и многие, очень многие из них, не выдержав веса плодов, были расщеплены и сломаны… Много, слишком много было их, тех прекрасных плодов…
Он поднес руку к лицу и коснулся пальцами вдруг отчего-то занывшего шрама на брови. Небольшого, и не очень заметного… Шрам остался от удара плетью, который нанес ему в том же саду, и в тот же час, слишком рьяно выполнявший свои обязанности сторож.
Когда их всех застали врасплох и его товарищей по играм бросились врассыпную, он, сын господина, посчитал зазорным для себя удирать. Удирать от человека, не узнавшего его и направившего на него своего разгоряченного коня…
Помнится, в тот день он дал себе клятву, что больше никто и никогда не коснется его рукой или чем-либо еще, если только он сам того не захочет…
Спустя годы, не совладав однажды с переполнявшим его юношеским честолюбием, он приказал найти и доставить