Приключения Пиноккио – 2, или Тайна золотых монет. Владимир Майбородюк
он перевалился через край родного гнезда и повис на нем вниз головой, удерживаясь когтями одной лапы за выступающий наружу грубый сук и дрыгая другой в попытке хотя бы за что-нибудь ею ухватиться. Но, к сожалению, все его старания, которые, впрочем, длились недолго, были напрасны. Молодой птеродактиль висел так еще некоторое время, похожий на запутавшуюся в силках птицелова гигантскую летучую мышь, дергая лапами, отчаянно вереща, и с каждой минутой все больше и больше ослабевая. Старая самка, выглядевшая не в меньшей степени испуганной и беспомощной, нежели сам «птенец», вторила ему своими душераздирающими криками из гнезда. Тем не менее, не предпринимая никаких попыток к тому, чтобы хотя бы чем-нибудь помочь своему отпрыску. Очевидно, если и не полностью смирившись с тем, что неизбежно, то подчиняясь законам Природы того времени. Законам, гласившим о том, что о тех, кто, и не важно, по какой причине, покинул привычную для себя среду обитания, не смог удержаться в ней и оказался вне ее, – о тех несчастных следует просто-напросто поскорее забыть. Потому что с этого момента она, он или все они уже как бы и не существуют больше…
Вскоре силы окончательно покинули молодого птеродактиля. И он, не переставая отчаянно кричать и задевая крыльями за выступы скал, полетел вниз…
Огромная, пурпурно-красная, вся в светло-коричневых с белым, пятнах, хищная прадавняя раффлезия, прародительница ныне безобидной, той, которую через много-много лет назовут раффлезией Арнольда, стала последним пристанищем для крылатого ящера. Беспечного юного птеродактиля, по иронии судьбы, и на свою беду, именно на ней закончившего свой первый и последний полет…
Как только птеродактиль шлепнулся в нее, раффлезия всколыхнулась, словно желе, и по ее мясистым, покрытым густой липкой слизью лепесткам пробежала гальваническая дрожь. «Аромат» ее «благоуханий», – ужасный гнилостный запах, источаемый ею на многие метры вокруг и привлекающий к ней ничем не гнушающихся огромных насекомых (перевариваемых ею по мере их «поступления» и прилипания к ней), стал гуще; а слизь, теперь выделяясь интенсивнее, все больше и больше обволакивала уже с трудом ворочавшегося в ней несчастного. Своими хаотичными движениями лишь ускорявшего процесс выделения «желудочного сока» плотоядного цветка и возбуждавшего его аппетит. На отсутствие которого последний и так, похоже, не очень-то жаловался…
Между тем на скалистой, скрытой густой растительностью площадке творилось что-то невероятное. Она гудела, словно небывалых размеров барабан, вся содрогаясь от топота и глухих ударов сталкивающихся на ней массивных тел двух сошедшихся в смертельной схватке огромных животных. Животных, чье громогласное рычание наводило ужас на все живое в округе и, казалось, вызывало дрожь в кронах деревьев и грохот лавины камней.
Шум яростной борьбы заставил птеродактилей затихнуть и затаиться. Нахохлившись, все как один, втянув головы в плечи и завернувшись в свои перепончатые плащи, они не проявляли ни малейшего желания покидать свои