LIBERTÉ. Вячеслав Солопов
а затем по количеству съеденных тюремных паек исходя из того допущения, что получаю их регулярно с периодичностью три раза в день. По моим подсчётам выходило, что без малого четыре месяца я нахожусь в заключении. Капля в море, учитывая, что остаток жизни предстоит провести в неволе. С каждым днём становилось всё сложнее судить, где правда, а где ложь. Я настолько запутался, что порой мне начинало казаться, что я это уже не я, а страшно сказать – некто совсем другой, чужой и прежде незнакомый, совершенно посторонний человек, некая жалкая, морально раздавленная особь; и всё происходящее вокруг просто дурной сон, который, как я искренне надеюсь, вскоре закончится также как закончилась моя прежняя короткая, но счастливая жизнь. Надеюсь, что так оно и будет, ибо нет у меня более мочи терпеть все эти унижения, а на то, чтобы прервать самостоятельно своё животное существование я не имею ни душевных сил, ни физической возможности.
Окончание срежиссированного шоу, органично подменившего собой правосудие, дало мне небольшую передышку, а частичный отказ от пищи вернул почти утраченную способность к самостоятельному мышлению. Догадаться о том, что в производимую тюремным пищевым принтером кашеобразную бурду добавлены психоактивные вещества удалось не сразу. Думаю, опять же по причине невольно и неосознанно поглощаемых мною вместе с едой препаратов, а не в силу личной умственной неполноценности. Стоило допустить, что моё предположение истинно, как я, не откладывая решения, принялся экспериментировать. Двое суток полного воздержания от пищи позволили мне укрепиться в верности своих выводов. Моё физическое самочувствие изменилось в худшую сторону: боли и судороги участились, сон расстроился; зато сознание чудесным образом прояснилось. С тех пор я неизменно скармливал заподозренные мною в содержании дурманящих примесей блюда в отхожее место и оставался при этом не только полуголодным, но и безнаказанным. Вряд ли мне удавалось скрывать свои действия от всевидящего ока надзирателей, скорее всего, проявляемое мною самоуправство попросту никого уже не интересовало.
Сломанный и сломленный, я всё-таки нашёл в себе силы потихоньку восстать из бездны безысходного отчаяния и обрести если не искру надежды, то хотя бы слабую, смутную и ещё не до конца сформировавшуюся цель. Не обрести свободу, нет! Ежегодно объявляемые президентские амнистии к какому-либо значимому федеральному празднику, как-то День единения наций или День независимости не имели никакого отношения к преступникам моего сорта. Мне чётко дали понять, что амнистии и пересмотра приговора по делам подобным моему никогда не было и быть не может. На четвёртом десятке своего правления наш всеми любимый президент стал чрезмерно сердоболен и милосерден. Регулярно наводнявшие окраинные миры Федерации массы сосланных для проживания помилованных воров, мошенников, насильников и убийц, были для меня слишком хорошей компанией, чьи ряды я мог даже не мечтать когда-либо пополнить.