«Я родился в России». Юрий Бернадский. Владимир Леонов
огня – этого пьянящего шипящего словесного изобилия, – поневоле сам читатель начинает думать образами и выражаться стихами:
Удаче рад и неуспеху…
Пусть и дорогой не прямой,
Пришло, как откровенье сверху:
Смысль жизни – только в ней самой. – Ю. Бернадский.
Бернадского невозможно повторить, «как невозможно поймать шапкой ветер или откусить зубами кусочек от весны». (Д. Померанцев) Его нужно принимать целиком. Или же не принимать вовсе – « Со мною рядом у костра ложится // Ночь, властвуя пока»
Контрастный, ироничный, протестный. Сильная, победительная поэтическая речь, как безудержный галопирующий клинч, на всём скаку врезающийся в постную унылую явь, ярмарку человеческого тщеславия, сбивающий её с ног и топчущий копытами своего «смысла» жизни, проникновенного и понятного – « За пазухой не прячу камень…»
Вновь взвинтивший накал страстей до страшного нерва и поставивший ребром проклятые вопросы принца датского: быть или не быть, любить или убить, простить и отпустить или же покорно умереть—уснуть: «Впадая в унынье… нет, не грешу, // А лишь наполняюсь печалью»
Цокающее стаккато каблуков – слов порождает нервную дрожь, такую тонкую и грустную, местами – до горечи. Весёлый – напоказ – стоицизм и сдержанная мужественная грусть и деликатная рассудительность, признающая константу бытия – «голые амбиции лучше пышных одежд уныния и богатой глупости» :
…Как будто леший лез к костру
Или пришел за мной. – Ю. Бернадский
Возвышенный романтизм и бездна падений – все вместе и рядом, способы поэтического оформления пороков и добродетелей современности под личным, бернадским, бинокулярным присмотром, обнимающие целые области жизни во всех ее поразительных и предельных контрастах. И, утверждающей, в отличие от Фрейда и иудейских заклинателей, что задача сделать человека счастливым все-таки входила в план сотворения мира:
Будет звездная ночь – к урожаю,
Ясный солнца восход – на жару.
Как из небытия воскрешаю:
Если гром поутру – не к добру. – Ю. Бернадский
В таком блистательном поэтическом пафосе Бернадского нет места черно – магическим неврастеническим ритуалам, сластолюбию умалишенного, индюшиного хвастовства и отсутствует напрочь некий конспирологический комплот. Его душа представляет собой поле битвы, где непреодолимая тяга к языческой обнаженности, нескромной наготе вещей купируется евангельским целомудрием:
Думалось мне, словно о простом:
Прирастает дерево не корнем,
А зеленым молодым листом. – Ю. Бернадский.
На таком распятом ристалище протуберанец его мистической, колдовской воли превращает жизнь в радугу с разноцветными камнями и каждый обращенный им адепт видит в ней свой камень – индивидуальный проект под названием Я».
В том проекте клокочет буйный призыв поэта к «слабым детям рода