Следы на пути твоем. Наталия Станкевич
– пропыхтел толстяк, снова ныряя в гоун. – Спасибо, Виллем, выручил! Я уж теперь постараюсь…
Он вручил лекарю несколько мелких серебряных монет и удалился.
Виллем закрыл за ним дверь, на лице его промелькнуло одновременно скептическое и грустное выражение: очевидно, последнему обещанию пациента он не слишком поверил.
Одиночество его, однако, долго не продлилось.
На сей раз появлению пациента предшествовал громкий детский плач, и потому лекарь, сообразивший, что направляются именно к нему, успел даже отворить дверь заранее.
На пороге появилась женщина с мальчиком лет пяти, оба бедно одетые, с одинаково затравленным выражением на лицах. Мальчик то и дело прижимал ладонь к толстой повязке из тряпок, закрывавшей его правое ухо и сменил отчаянный плач на тихий скулеж: видимо, реветь в голос при лекаре то ли побоялся, то ли постеснялся.
Виллем быстро кивнул женщине на стул, а сам присел перед мальчишкой на корточки, быстро разматывая лохмотья повязки.
– Давно это с ним? – мрачно спросил он, внимательно осматривая болящее ухо.
– С неделю, наверно… Может, две… – голос матери звучал тускло и равнодушно. – К банщику третьего дня его таскала, тот кровь пустил, сказал греть. Вот грели. А сегодня он спать нам всю ночь не давал, ревел.
С губ лекаря сорвался странный тихий звук, который удивленная мамаша приняла было за сдавленное рычание, но в последний момент спохватилась: чтобы такой уважаемый человек – да рычал? Должно быть, послышалось…
– Садись сюда, – приказал лекарь мальчишке, который от страха, кажется, и вовсе потерял способность издавать какие-либо звуки. – Сейчас промоем твое ухо, и тогда можно будет капнуть в него лекарство от боли. Будет неприятно, но мы постараемся, чтобы было быстро, так?
Тот неуверенно кивнул.
Лекарь вышел на кухню и вскоре вернулся с ковшиком теплой воды (хорошо, что не пожалел времени, растопил с утра очаг!) и ворохом мягкой ветоши.
– Наклонись вот так, – сказал он, вынимая из большой кожаной сумки, стоящей у стола, инструмент, напоминавший тонкую металлическую палочку с крючком на конце. Юный пациент при виде этого орудия, однако, отстранился и усиленно замотал головой.
– Тихо, не бойся.
Однако слова Виллема не произвели бы должного впечатления, если бы многострадальное ухо снова не прошила вспышка боли. Мальчишка разом присмирел, приглушенно пискнул и затих, покорно склонив голову так, как показывал целитель.
– Вот, уже лучше.
Он принялся осторожно омывать сплошь залепленный гноем орган смоченными в воде тряпочками, изредка помогая себе инструментом. Ребенок вздрагивал, но мужественно молчал.
– Это полнейший мрак и ужас, почтенная! – между тем выговаривал лекарь его матери. – Дитя две недели страдает от боли и лихорадки, гнойная материя течет рекой едва ли не шире нашего Демера, а ты только сейчас удосужилась «стаскать», – он поморщился, – его к банщику. А тот тоже хорош: догадался малолетке кровь отворять, да еще такому худосочному! Как