Золотая жатва. О том, что происходило вокруг истребления евреев. Ян Томаш Гросс
конвоирам, которые за это соглашались пропустить в вагон.
Когда самогона не было или конвоиры не брали такую взятку, девушки обнимали их за шею и осыпали поцелуями, чтобы только получить разрешение на вход в вагоны. Когда разрешение было получено, начиналась торговля с несчастными узниками, умиравшими от жажды и платившими по 100 злотых за кружку воды. Бывало и так, что купюру в сто злотых брали, а воду не давали. В это время конвоиры баловались самогоном, а потом начинали зверские «забавы» с несчастными людьми, о которых я уже писал[64].
Забавы, о которых писал Круликовский, заключались в том, что пьяные конвоиры предлагали евреям позволить им бежать за деньги, а потом стреляли в них. «Однако иногда конвоиры перебирали меру и так напивались, что не могли стрелять в бегущих прицельно, поэтому иногда узникам удавалось убежать»[65]. Дежурный движения на станции Треблинка добавляет, что, когда «у конвоиров не хватало боеприпасов, [то] жандармы бросались за убегавшими и убивали их прикладами карабинов, штыками и даже железными ломами и вилами, отнятыми у крестьян в соседних хозяйствах»[66]. Пьяные конвоиры издевались таким образом особенно над пассажирами поездов, пережидавших ночь на станции, так что для многих обреченных мучения перевозки кончались еще до порога газовой камеры: «В течение дня собирали трупы со станции на несколько вагонов-платформ и отвозили их в лагерь смерти»[67]. «После ликвидации восстания в Варшавском гетто, в мае 1943 г., – пишет Круликовский, – стрельба из карабинов после прибытия поездов была такой сильной, словно на путях происходили боевые действия»[68].
Из самой Варшавы в Треблинку прибыло около сотни поездов с жертвами, обреченными на смерть. Всего же их прибыло примерно вдвое больше, так что доходы от – как бы это назвать – торговли (?), наряду с доходами содержателей притонов и «девочек», произвели революцию в местной экономике[69]. Жительница Белжеца говорила после войны, что людям из ее мест во время оккупации трудно было соблюдать приличия[70].
Хозяйственная эксплуатация мест массового уничтожения окрестным населением, разумеется, не была польской спецификой. Казимеж Сакович, живущий возле леса, где во время войны было убито 100 тысяч человек (в основном евреев, но среди жертв встречались и поляки), всего лишь через три дня после того, как литовцы начали расправу с вильнюсскими евреями, записал в «Дневнике, написанном в Понарах с 11 июля 1941 г. по 6 ноября 1943 г.»: «Торговля идет вовсю. <…> С 14 июля раздеваются до белья, одеждой торгуют в массовом масштабе». Запись от 1–2 августа: «Для немцев 300 евреев – это 300 врагов человечества, для литовцев же это – 300 пар обуви, белья и т. п.». 22 августа Сакович отмечает: «Немцы забирают ценности, оставляя литовцам одежду и прочее»[71].
Дневник Саковича очень лаконичен, в основном записи занимают лишь несколько строк, и лишь иногда мы встречаемся в них с более развернутым описанием:
21/XI.
Ibid. S.32. «В конце сентября опасность из-за всё более учащавшейся стрельбы стала так велика, что нам пришлось принять меры к защите. Прежде всего я отослал в Варшаву жену, разделявшую мою судьбу в этих ужасных условиях. Она подвергалась опасности гораздо больше меня, так как постоянно находилась в доме, в сторону которого очень часто раздавались выстрелы со станции… Все работники, жившие в Треблинке (а нас было очень много, так как это село было ближе всех к месту строительства) перестали ходить на работу привычной дорогой, так как она шла мимо путей и станции. Мы ходили луговыми тропинками, делая крюк, но избавляясь от необходимости падать наземь каждый раз, как начиналась стрельба» (Ibid. S. 15). См. также:
Ibid. S. 48.
Ibid. S. 47.
Такой же хозяйственной деятельностью занимались железнодорожники. Об этом пишет, например, инженер Хенрик Брискер, бывший легионер и капитан Войска Польского, вывезенный во время восстания: «На высоте Таргувка поезд остановился, а грузовики Тоббенса привезли хлеб. Это была первая еда за 48 часов. Пользуясь остановкой, польские железнодорожники с разрешения конвоя приносили в чайниках воду и передавали ее в бутылках в руки, жадно выставленные из окошек, причем брали за пол-литра воды… 100 злотых. Еще до того как поезд трогался, у каждого “милосердного” путейца было в кармане несколько тысяч злотых. <…> Стоя у окна, я помогал передавать деньги и принимать воду» (żIH. 302/90). Ежи Пфеффер описывает подобные же транзакции на вокзале Люблина, на пути, по которому евреев перевозили в Майданек (żIH. 302/23).
Сообщения Роберта Кувалки.