Струны пространства. Алгебра Слова
как сверхурочная работа, порою без выходных, внимания не обращал. С Эмилем было комфортно и в кафе, и в лаборатории. С ним время летело интересно и незаметно.
– С этим могли бы и лаборанты справиться, – заметил я, записывая очередные отклонения и потирая побаливающие от напряжения виски.
– Ты понимаешь, какая штука, – зашептал Эмиль, капилляры в его глазах от утомления лопнули, и белки выглядели болезненно красными. – Впрочем, я позже скажу.
– Ну что еще? – я взглянул на него. – Снова неудача? Но ты, как истинный борец, пойдешь до конца неверного пути, чтобы удостовериться, что никакого шанса нет?
– Параллель, – отозвался он.
– Мне б руки с ногами параллельно сложить и уснуть, – обреченно ответил я.
– В конце неверного пути может найтись такая точка, которая, при правильном рассмотрении, даст направление на правильную параллель.
– Эй, точечник! – не выдержал я. – Диаграмму давай и хватит. Высчитываем среднюю, признаем, что это самая неудачная параллель из предыдущих четырех, и идем домой. В следующие трое суток меня не будить. Вырву телефонный провод, приварю дверь, а в уши натолкаю каменной ваты!
– Угу, – неожиданно покладисто ответил Эмиль. – Среднюю я вывел уже. Амплитуда колебаний постоянна, и можно сворачиваться.
– Какого черта тогда мы тут высиживали?! – взорвался я.
– Яйца высиживают, а не чертей, – Эмиль перенес последние показания в журнал, опустил несколько рычагов и отключил аппараты от сети.
– Связался я с тобой себе на погибель, – я собрал журналы, бумаги, чертежи и понес их в шкаф, пока Эмиль продолжал недвижимо стоять около аппаратов. Я уже превосходно знал, что в такие моменты, когда он замирает подобным образом, его мозг отключается от реальности, впуская в себя новую идею. И не успеет наступить рассвет, как у меня затрезвонит телефон, а в трубке захлебнется от восторга голос Эмиля.
– Здорово, полуночники! – заглянул к нам пожилой полноватый мужчина. Волосы с проседью зачесаны назад, круглое лицо с неглубокими морщинами. Академик преподавал биологию и химию на моей кафедре, когда я учился в институте. Сейчас же мы работали по соседству. Половина здания была отдана под его ведомство психиатрии, биологии и вирусологии, половина – нам, физикам. Нас разделяла только лестница центрального входа. Налево к ним, направо – к нам. На очередном субботнике молодые лаборанты перепили спирта, которого в левой половине водилось достаточно и чего-то не поделили, думаю, того же спирта, с правыми. В итоге стены центрального холла и коридоров здания двух весьма серьезных научных исследовательских институтов оказались окрашены в разные цвета: желтым – слева, и фиолетовым – справа. Ступени лестницы также постигла участь разделения на два цвета. Лаборанты лишились зарплаты за месяц со строгим выговором, но стены никто, несмотря на крики руководства, не собирался перекрашивать. Мало того, на стенах нередко появлялись нехорошие слова или угрожающие