Василий Суриков – великий сын земли сибирской. Отсутствует
Он во время переклички офицера ножом пырнул. Военное время было. Его приговорили. Мы, мальчишки, за телегой бежали. Его далеко за город везли. Он бледный вышел. Все кричал: «Делайте то же, что я сделал!» Рубашку поправил. Ему умирать – а он рубашку поправляет. У меня прямо под ногами земля поплыла, как залп дали.
(Казнь производилась за городом, а телесные наказания на Острожной площади, которая была видна из окон уездного училища, ныне угол ул. Ленина и ул. Перенсона, стадион «Локомотив». Публичная казнь Федора Флерковского, о которой вспоминает В. И. Суриков, ссыльнокаторжного Троицкого солеваренного завода «из политических преступников», состоялась 6 июля 1866 года «в г. Красноярске, за городом, при стечении многочисленной публики… Он обвинялся в нанесении раны ножом своему начальнику, зауряд-есаулу Серебренникову во время исполнения им, Серебренниковым, обязанностей службы, с намерением лишить его жизни, а после того в нападении на казака Новикова, с целью причинить ему также вред…»[19].
Среди этих суровых впечатлений юношеская жизнь шла соответственным порядком.)
Жестокая у нас жизнь в Сибири была. Кулачные бои, помню, на Енисее зимой устраивались. И мы мальчишками дрались. Уездное и духовное училище были в городе, так между ними антагонизм был постоянный. Мы всегда себе Фермопильское ущелье представляли – спартанцев и персов. Я Леонидом Спартанским всегда был.
(Спартанский царь Леонид, руководивший героической обороной Фермопильского горного ущелья в греко-персидской войне 500–449 годов до н. э.)
Памятник царю Леониду. Спарта, Пелопоннес п-ов, Греция
Мальчиком постарше я покучивал со своими товарищами. И водку тогда пил. Раз 16 стаканов выпил. И ничего. Весело только стало. Помню, как домой вернулся, мать меня со свечами встретила.
Двух товарищей моих в то время убили. Был товарищу меня Митя Бурдин. Едет он на дрожках. Как раз против нашего дома лошадь у него распряглась. Я говорю: «Митя, зайди чаю напиться>. Говорит: «Некогда». Это 6 октября было. А 7-го земля мерзлая была. Народ бежит, кричат: «Бурдина убили!» Я побежал с другими. Вижу, лежит он на земле, голый. Красивое у него тело было, мускулистое. И рана на голове. Помню, подумал тогда: вот если Дмитрия царевича писать буду, его таким напишу.
Его казак Шаповалов убил. У женщин они были. Тот его и заревновал. Помню, как его на допрос привели. Сидел он так, опустив голову. Мать его и спрашивает: «Что же это ты наделал? Видно, – говорит, – черт попутал». (Сообщение об убийстве чиновника Бурдина было опубликовано в газете «Голос» от 2 января 1865 года в разделе «Внутренние новости», корреспонденция из Красноярска.)
А другой был у меня товарищ Петя Чернов. Мы с ним франты были. Шелковые шаровары носили, кушаки шелковые, поддевки, шапочки ямщицкие. Кудрявые оба. Веселая была жизнь. Маскировались мы. Я тройкой правил. Колокольцы еще у нас валдайские сохранились с серебром.
И заходит это он в первый день пасхи. Лед еще не тронулся. Говорит: «Пойдем на
Енисейские губернские ведомости, 1866, 9 июля, № 28