Особенности еврейской эротики. Шмиэл Сандлер
моделью в престижном доме «Гольдман и сыновья» и в свободное время оказывала сексуальные услуги, в основном сыновьям Гольдмана.
Я не смел просить своего отца снять мне дорогостоящую манекенщицу. Он панически боялся мамы, и мог настучать ей о моих вредных эротических претензиях. Кроме того, ему это было не по карману: он и себе-то второй год не мог купить приличные итальянские туфли. Всю свою скромную зарплату папа приносил маме и даже сигареты покупал с ее высочайшего позволения – одну пачку на два дня. Ему – заядлому курильщику, этого, конечно, не хватало, и он позорно стрелял бычки у румынских рабочих, работающих на ближайшей стройке.
Я мог, разумеется, как иные мои сверстники, обслуживать себя сам (Жан-Жак Руссо в своей исповеди писал, что рукоблудие благотворно сказалось на его детской психике), но один эпизод, свидетелем которого я стал в пятом классе, навсегда отбил у меня охоту к онанизму.
Как-то раз, отчитывая отца, мать (ругалась обычно она, а он, молча, слушал) обозвала его странной кличкой – «Мастурбант».
Самым ходовым термином в ее словаре было слово «Извращенец» значение этого прозвища я узнал позже, читая маркиза де Сада. В толковом словаре слова мастурбант я не обнаружил и обратился к отцу за помощью. По выражению его лица я понял, что ему неловко и попросил Салика разузнать у своего либерального папаши – что такое мастурбант.
На следующий день адвокат Горвиц лично позвонил мне, чтобы дать следующие ученые пояснения.
– Видите ли, Жан, – сказал он, играя своим раскатистым баритоном, как ежедневно делал это, пытаясь обелить своих пронырливых клиентов в суде, – речь в данном случае идет о самоудовлетворении или если хотите – удовлетворении половой потребности подручными средствами. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Да, господин Горвиц, понимаю, – краснея, сказал я, догадавшись, что мои родители давно уже не живут как муж и жена и папа занимается онанизмом. Я представил своего безропотного и безучастного отца за этим постыдным занятием и поклялся, что никогда не унижусь до рукоблудия.
Так мирно и беззаботно я прожил до седьмого класса. В седьмом классе моя неприличная сексуальная непродвинутость стала беспокоить сначала меня, а потом и всех наших ребят, прошедших к тому времени огонь воду и медные трубы.
Криминальный Семен, гроза всех третьеклассниц, которых он тайно обжимал и тискал на матах в спортивном зале, призвал одноклассников на «Дворянское собрание».
Свирский пришел с маслинами я с пивом, а Сеня с вопросом, который нам следовало обсудить.
Дворянское общество – это созданный мною нелегальный институт, где мы обучались красноречию по методике Гитлера, Троцкого и Авраама Линкольна. Каждый выступающий публично член общества обязан был говорить в стиле исторического лица, которое он избрал за образец. Семену это никогда не удавалось, хотя он и подражал Троцкому.
– С болью