Дора, Дора, памидора…. Сергей Чилая
суетился неподалеку выкрикивая что-то на родном языке. Ситуация набухала.
Я не могла этого вынести. Райская жизнь в Майами, которую сулил Бен, не стоила утопшей Дарвин. Подобрала с палубы гарпун. Прицелилась в доцента и нажала на курок. Ничего не случилось. Стрела не прошила доцента. Она даже не вылетела из ствола. Бен забрал ружье. Похлопал по спине: – Хорошая девочка!
Мои духовные практики под руководством Дарвин никогда не предполагали роли жертвы в качестве выбора. Только помнила: чтобы получить, что-то хорошее, надо тоже отдать, что-то очень хорошее. У меня оставался единственный выход, похожий на протест кита, выбросившегося на берег. Я не стала искать другой. Подошла к леерам. И, чувствуя себя Катериной из «Грозы», прыгнула. И сразу пошла ко дну. Держала рот закрытым, сколько могла. А потом, похоже, открыла, потому что соленая вода хлынула в меня, будто спустили воду в унитазе. Мучительно хотелось кашлять. Еще сильнее хотелось дышать. Мелькнула мысль про жидкий фторуглерод. Крысы, погруженные в него, могли выживать часами. Это была последняя мысль. Возможно, не самая разумная, но последняя. Но потом в гипоксическом мозгу появилась еще одна – про Дарвин, что болталась на веревке в океане. И хоть душа была переполнена океанской водой и злобой, не пропускавшей сострадание, пожалела ее. Больше, чем себя.
А мозг, пребывающий в состоянии фимоза из-за глубокой гипоксии, отключился окончательно. Слоган: «Крыша поехала» был уже не про него. Не стало крыши. Без коры, живя одним спинным мозгом и немного подкоркой, я испытала незнакомое чувство умиротворенности, будто переселилась в ту знакомую шведскую деревушку: благостную, благополучную и безопасную. Белобрысые шведы окружили меня и улыбаясь, и переступая длинными ногами, наперебой приглашали к себе то ли пожить – я сразу вспомнила ходячий тезис про шведские семьи, – то ли потанцевать. И увидела звезды на небе, хоть солнце еще не село, будто смотрела из колодца.
И вдруг прямо из колодца попала… Черт! Я не верила глазам. Напротив, в глубоком низком кресле сидел верховный правитель – вп… живьем… в светлых вельветовых джинсах, в коричневой рубахе навыпуск и смотрел на меня, как смотрят на собаку неизвестной породы.
– Чай будешь? – спросил он.
– Буду.
– Чего стоишь тогда? Садись. – И кивнул на кресло.
Я переминалась босыми ногами подле журнального столика и глядела на ярко-белую латексную перчатку examination glove на правой руке, на лужу, стекавшую с мокрых одежд на паркет, и не решалась сесть. У меня не было опыта в интерпретации столь ярких визуальных впечатлений, как созерцание живого вп. Голова так сильно шла кругом, что никак не удавалось сделать апгрейд.
Кто-то из присутствующих взял меня за руку, подвел к креслу и усадил, надавив на плечо.
– Тебе какой? – поинтересовался верховный правитель и, не дожидаясь ответа, налил в чашку тонкого фарфора зеленый чай. Добавил ложку меда, придвинул тарелку с печеньем и снова посмотрел.
– Где у тебя другая вода?
Я