Каждый выбирает по себе. Юрий Левитанский
как жертвенны липы,
как дышится в ливень легко!
Я все вам потом возмещу.
Однажды зимой, при морозе,
я все опишу это в прозе
и всю ее вам посвящу.
И я назову ее так:
«Записки лежачего камня».
А может быть –
«Исповедь камня».
А может быть, даже не так.
И я назову ее «Дождь».
И станет названье прологом.
И станет великим пророком
мне вас напророчивший дождь.
Все это я вам подарю,
чтоб так же и вас поднимало.
И я понимаю, как мало
я, в сущности, вам подарю.
«Разлюбили. Забыли…»
Разлюбили. Забыли.
Так однажды забыли,
будто двери забили
и все окна забили.
В заколоченном доме моем
не светает.
Только слышу,
как с крыши
сосулька слетает.
Кто-то мимо проходит.
Кого-то зовут.
В заколоченном доме моем
только звуки живут.
Только звуки приходят ко мне
и гостят у меня.
Звуки ваших часов.
Звуки вашего дня.
Вот я слышу,
как вы зажигаете свет
через тысячу стен от меня.
Ваше платье упало на стул.
Это вы раздеваетесь.
Вы гребенкою чешете волосы.
Это гроза.
Через тысячу стен этих
слышу,
как вы раздеваетесь,
как вы дышите,
как закрываются ваши глаза,
как становится тихо потом,
а потом, погодя…
Белый звук снегопада.
Зеленые звуки дождя.
Женщина в голубом
У курортного моря,
в том безветрии голубом,
я встречал одну женщину.
Она вся была в голубом.
Голубые туфельки.
Шляпка модная голубая.
И глаза голубые.
И книга в руке – голубая.
На нее молились
изнемогшие от подагры
пожилые курортники
Старой и Новой Гагры.
Не дыша глядели,
стоя в садиках и в калитках,
на нее, плывущую
в этих пальмах и эвкалиптах.
Вот она идет,
то их милуя, то карая,
по ковровой дорожке
их голубого рая.
Как всегда,
с голубою книгой в руке идет.
Голубая книга
удивительно ей идет.
И она это знает.
Она не возьмет любую.
Она выбирает
обязательно голубую.
Она равнодушна
ко всем остальным книгам.
Она