Балканский рубеж. Иван Наумов
ход пошли другие проездные документы: предписания, ассигнации, золото.
Георгий Лукич Барахин, отставной офицер-кавалерист, инвалид по ранению, а ныне – забавный фортель судьбы! – служащий морского порта, не спал уже больше полутора суток. Круглолицый, усатый, громогласный, метался по складам и пирсам, конторам пароходств, артелям грузчиков, договаривался, пресмыкался, угрожал, задабривал – и грузы, за которые отвечал лично Барахин, оказывались в трюмах судов несколько раньше прочих.
Изящную трость пришлось сменить на простой солдатский костыль – иначе на деревянной ноге много не напрыгаешь. Горячее времечко! От недосыпа голова была легкая и звенящая, не свалиться бы где-нибудь под кустом. Все-таки пятьдесят лет – возраст уже не юношеский, нет-нет да и зарябит в глазах, екнет в боку…
На подходе к конторе дорогу перегородила незапряженная телега. Человек со свежим, еще не зарубцевавшимся шрамом от ожога на скуле и виске понуро сидел на обочине под оглоблями. В телеге лежал гроб.
– Любезный! – издалека крикнул Барахин. – У нас вроде не помер никто! Вертай с дороги, скоро военный обоз пойдет, вмиг в канаве очутишься. Слышишь, нет?
Человек медленно поднялся.
– Жорж! – сказал он. – У меня лошадь украли, представляешь?
«Жорж» – это было что-то из прошлой жизни. Сейчас все больше «Георгий Лукич». В незнакомце Барахин узнал ротмистра Маевского – бывшего однополчанина. В четырнадцатом они скакали бок о бок в той атаке, когда германская ручная граната разорвалась у его коня под брюхом и оставила Барахина без ноги.
Барахин привел Маевского в контору, усадил на посетительский стул перед заваленным бумагами столом, угостил кипятком и сухарями. Гость урывками, понемногу рассказывал свою запутанную историю. Откровенно говоря, для досужих разговоров времени не было – зуммер телефона дребезжал без умолку. Барахин обрадовался встрече со старым приятелем, но работа не давала вникнуть, о чем говорит Маевский.
– Барахин у аппарата!.. Какая пенька?! Что – Георгий Лукич? Ах, ждут? Вот пусть и ждут спокойно, а не галсами ходят! Обещано – значит, будет!
Стоит положить трубку, телефон тотчас звонит снова.
– Бара… Откуда я тебе найду сейчас лошадь, Кошкин? Иди к водовозам! Иди к золотарям! Думай, Кошкин, с людьми разговаривай, Кошкин, учись, договаривайся! У тебя час! Все!
Барахин бросил трубку на рычаг, утер лоб платком.
– Понимаешь, Маевский, все вокруг как дети неразумные! Армия – толоконные лбы, флотским все прямо вынь да положь, штабные – эти как с облака на ангельских крылышках спустились. Хотят, чтоб все само, чтоб как втемяшилось, так и повернулось, а это ж порт! Вот и подтираю носы с утра до ночи! А тут еще ты на мою голову!
Маевский с извиняющимся видом настаивал:
– Жорж, если ты мне не поможешь, значит, некому больше. Я ж вижу, что вокруг делается.
– Давай-ка еще раз, по порядку. Где родственнички-то? Гроб стерегут? Что сами не просят?
Маевский