Балканский рубеж. Иван Наумов
лошадь – многострадательная Россия. Ей нужно просто пройти по мосту… – советник начал перебирать пальцами, рука двинулась к стакану, – и взять сено. Но на полпути наездник разворачивает лошадь…
Стаут оторвал правую руку от перил, перевернул «лошадь» копытами вверх. Улыбнувшись по-американски, одними губами, забрал стакан и вернулся к фуршетному столу.
Глава 12
Путь Шаталова был определен и понятен. Передышка, свободный вечер, а с утра – в бой. Пока не раскрутился административный маховик, стоило позаботиться о пребывании в Москве. Оформившись в служебное общежитие и забросив вещи, Шаталов направился в город.
Два года, неполных два года Шаталов не был в России, и как же она изменилась! Спешащая все успеть Москва сбила его с толку неистовым ритмом. Особая полубегущая походка людей в переходах намекала: торопись, иначе опоздаешь! Яркая цепкая реклама распространилась, как плесень, на каждом свободном уличном метре, хищно наползала слоем на слой – на стенах, тротуарах, над головой и под ногами, на тумбах, на растяжках поперек улиц и проспектов, в газетах и журналах случайных попутчиков, в мусорных баках…
Город словно удвоил обороты после прошлогоднего кризиса. Миксер крутился на второй скорости, и пена взбивалась что надо.
Путаясь в числах, Шаталов снял со сберкнижки денег на текущие расходы. Долго разглядывал купюры без привычных цепочек нулей. Попытался разыскать школьного друга Лерика, давно осевшего в Москве, но по всем трем телефонным номерам отвечали бесстрастные автоматические голоса. Один предложил оставить сообщение, Шаталов поприветствовал неуловимого друга и оставил свои координаты.
Купил пельменей и с позволения соседа, командированного с Урала, в его кастрюле сварил их на общей кухне. Сытость, усталость и непроходящее отчаяние сделали свое дело – Шаталов уснул, едва перебравшись из-за стола на узкую койку с провисающей панцирной сеткой. Отключился, как дачник в гамаке, даже раздеться не успел.
А со следующего утра начались долгие, вязкие дни. Рапорты, объяснительные, докладные записки – сколько же разных слов бюрократы придумали для практически одинаковых документов! Вскоре подключились узколицые и бесстрастные, как святые на старых иконах, военные следователи. Чередовались опросы и допросы. Оказалось, что между терминами есть какая-то ускользающая разница.
Сложнее всего было придумать, что же такого неправильного сделал бравый американский капитан Роджерс, чтобы вызвать шаталовский гнев. Вступил в разговор с российскими рядовыми? Неуважительно отзывался о ВДВ?
Следователи кивали, записывали показания майора-дебошира, переглядывались, едва заметно морщились. Я бы тоже ни слову не поверил, думал Шаталов, выливая на них очередные россказни. Вот же у них работа!
Невозможно было бы сказать, сколько дней ушло на дачу показаний. Но они закончились самым важным визитом в долгой и почти безупречной карьере виновника всего этого кавардака.
От