Ничей ее монстр. Ульяна Павловна Соболева
дозвониться. В могиле Назаровых, как вы и предполагали, оказались останки двух взрослых и ребенка.
Я кивнул сам себе. Конечно. Я их лично хоронил. Можно было и не трогать. Но это закрутилось еще тогда… до всего. Я хотел узнать, кто там похоронен… что за ребенок. Ведь могла быть ошибка после такой авиакатастрофы. Я искал тогда причину вышвырнуть Есению из своей жизни. А пока ждали документы, пока все улаживалось, она ею стала сама… моей жизнью. Сейчас все эти проверки уже не имели никакого значения.
– Мы провели экспертизу и… тело мужчины, как и записано, принадлежит Назарову Сергею, тело женщины – Назаровой Людмиле. А девочка… был произведен полнейший анализ. Она… не является дочерью Сергея Назарова. Это ваша дочь. Там… там была похоронена ваша дочь.
Я стиснул сотовый обеими руками, но не смог произнести ни слова.
– Точность данного анализа составляет 99,9 процента. Ошибки быть не может… Что нам делать с телами? Захар Аркадьевич, вы меня слышите?
Я не слышал, я слышал только, как у меня в голове один за другим лопаются сосуды, как обрываются куски кожи и мяса, как ребра впиваются в остановившееся сердце и рвут его на куски. Наверное, именно это там происходит, потому что меня от боли шатает на ровном месте. И я ору. Я не понимаю, как оглушительно громко я ору, закрыв уши руками. Ору так, что, мне кажется, трещат мои челюсти и горло наполняется кровью.
Три!… Всего лишь узнать на три дня раньше!
Глава 6
Устинья Ильинична по травы и ягоды выходила всегда с самого раннего утра. Едва рассвет занимается бруснично-малиновым всполохом, между небом и землей полоска вспыхивает, так она глаза и открывает. Не спится ей. С возрастом каждая минута дорога. Кажется, сколько той жизни осталось и ее проспать можно. Раньше петухов всегда встает. Дед ее вечно ворчал, что ходит, половицами скрипит, спать не дает. Ей и сейчас иногда кажется, что ворчание его слышно, только оно у ней в голове теперь живет, как и голос его, и запах, и взгляд из-под косматых бровей, всегда с любовью на нее направленный. Да и как ему не звучать, если вместе всю жизнь прожили. Не уберегла Ильинична мужа своего, помер, пока ее не было, пока в соседней деревне у Марфыной дочки-потаскушки роды принимала. Пятые по счету от еще одного хахаля городского. Нагуляет, рожать от срама подальше в деревню приедет и снова в город скачет. А приблудных своих матери оставляет. И та ничего сказать не может. Кормит и воспитывает.
В ту ночь так ее домой тянуло, так тянуло, что даже в грозу обратно к себе пошла, в ливень. Но не успела. Прибрал Господь ее Гришку. Знал, видать, что пока Устинья рядом, не отдаст его, силой удерживать будет. А она, сила та, в ней имелась. Не такая, может, как у бабки Агафены, но и не слабая. Хотя бабка перед смертью сказала, что сильна Устинья и сила эта добра ей не принесет.
Девки все в деревне говорили, что приворожила она Гришку, морока своего навела. А она и не думала. Замуж идти не хотела. Саму проклинали с юности, боялась, что и детей проклянут. Но детей у них так и не случилось. Беременела и погибали они. То не вынашивала, а то и в самом начале все