После завтра. Артем Краснов
tion>
Когеренция
Время чтения: 45 минут
#перенос_сознания
Я уже собирался ко сну, когда в коттедж зашел сам Виноградов. Дверь я не запирал. Он коротко стукнул, шаркнул ногами в прихожей и уселся напротив. От его полушубка пахло морозом.
– Ложитесь? – тепло спросил он. – Вадим, завтра вы станете как Юрий Гагарин, а? Как первый человек в космосе.
В тусклом свете ночника морщины на его подвижной физиономии напоминали желтоватую лаву, через которую просвечивали живые капли глаз.
Я не ответил Виноградову. «Гагарин» был риторическим. Профессор смотрел на меня, и лицо его переваривало какую-то веселую мысль.
– Я так долго ждал… – сказал он, и нос, мимическая ось виноградовского лица, мечтательно посмотрел в темное окно. – Вы себе не представляете, с каким трудом удалось пробить разрешение на натурный эксперимент.
«Принесло же тебя на ночь глядя…», – думал я, растягиваясь на диване.
– Вам нужно хорошенько выспаться, – сказал Виноградов. – Собственно, я пришел вам это сказать. Ваш разум должен быть в идеальной форме. Волнуетесь?
– Нет, зачем? Мы хорошо готовы.
Он вздохнул:
– А я волнуюсь. Будут люди из министерства. Поэтому вам нужно хорошенько отдохнуть, хорошенько! – мне казалось, профессор меня вот-вот обнимет. – И выкинуть все из головы.
Я ожидая, что он уйдет также внезапно, как нагрянул.
Виноградов подсел к вытянутому деревянному столу в центре зала и принялся разглаживать небольшой листок бумаги. У профессора не было правой кисти, но уцелевшая левая рука была сильной, как у гиббона. С ловкостью наперсточника он извлек из кармана жестяную коробочку с табаком, открыл ее ногтем большого пальца, указательным и среднем кинул на бумагу щепотку, а затем невероятным образом смастерил папиросу. Потом пошарил в кармане, извлек зажигалку и, когда я готов был возмутиться, опустил руку.
– Я вам завидую, – сказал он, откладывая зажигалку. – Вы можете заснуть. А мне что делать? Тазепам не помогает.
Я пожал плечами.
– Ладно, не буду вам мешать. Вы точно сможете выспаться?
– Александр Иванович! – накалился я. – Пока вы не пришли со своим Гагариным, я мог бы выспаться.
Как побитый пес, Виноградов подхватился и зашагал к двери, оставив на столе и папироску с щепоткой табака вокруг. Что за человек! Дурное раскаяние взяло меня за горло.
– Я вам завидую! – услышал я из прихожей. – Спать в такой вечер! Выкиньте все из головы, Вадим, она нужна нам ясной.
«Да иди уже!»
Любое раскаяние по поводу Виноградова длилось недолго.
Я жил в отдельном коттедже, балкон которого выходил на тихое озеро. На втором этаже было две отдельные спальни, но приступ странной клаустрофобии или одиночества сгонял меня вниз, в гостиную. Здесь я спал, подогнув ноги, на гостевом диване, никогда не выключал в прихожей свет, а дверь не запирал из какого-то суеверия. Ворваться ко мне мог только Виноградов. Но замком его не остановить.
Утром в день эксперимента я отправился в тренажерку, чтобы не ломать привычный график. Сегодня среда, значит, займусь ногами.
В перерыве пришла Алена и взяла у меня кровь. Жгут, работа кулаком, укол. Темная статус-строка заполнила пробирку.
– Сейчас лучше не заниматься, – сказала Алена. – Голова закружится.
– Я привык.
Меня проверяют на алкоголь и запрещенные препараты с такой маниакальностью, словно на территории закрытой базы можно достать хоть что-то запрещенное.
У меня странная профессия. Я могу быть в каждом из вас, а вы даже не узнаете об этом. Они называют это когерентностью, переносом сознания. Мне больше нравится слово погружение – оно точнее отражает то, что я чувствую. За пять лет в институте наука надоела мне до такой степени, что я легко принял роль солдата, не желающего думать ни о чем лишнем. Мне нравится моя ограниченность. Я знаю только то, что мне нужно знать. Я – танкист, которому важно лишь расположение рычагов.
В мою кровь вводят препарат, и я засыпаю. Сознание замыкается на сознание другого человека. Я словно просыпаюсь в нем, растерянность длится секунду, иногда несколько минут, но регулярные тренировки позволяют меня брать контроль над клиентом почти мгновенно.
Я вижу его глазами и чувствую его кожей. Его мысли текут через меня. Они смешат, а чаще пугают. Каким дерьмом забиты наши головы, когда мы думаем, что в них никто не смотрит.
Через меня прошли десятки добровольцев. Я заставлял их брать из колоды определенную карту или писать последовательности чисел. Под наблюдением дюжины камер и аспирантов Виноградова я заставлял человека рисовать цветы или рвать внезапно лист бумаги. Моя работа – дергать рычаги чужой воли.
Меня считают незаменимым и хорошо платят. Этого достаточно. Раньше эта работа мне нравилось,