Нефела, Облачная страна. Владимир Михайлович Горбачев
и слышать неслышимое». «Ну, прямо-таки неслышимое, – скептически ответил Вакано. – Ты, конечно, преувеличиваешь». «Нет, правда, – настаивал Чжан. – Ведь я слышу глайдер за десять километров – а ведь он движется очень тихо. Но я имею в виду даже не зрение и слух. У меня развилась… развилось… шестое чувство, что ли?»
Появление у его подопечного сверхчувственных способностей не входило в план перестройки его организма, и Вакано в ответ на заявление Чжана мог только пожать плечами. Но в целом он мог быть довольным проделанной работой. Ведь огромный рост (а Чжан мог стать еще выше; расчеты показывали, что его рост мог достичь 230-240 сантиметров), сила, обострившиеся чувства были лишь видимой частью произошедших изменений. Гораздо серьезнее были перемены невидимые. Ванли стал невосприимчив к жесткому излучению, к боли, к различным раздражителям. Он воспринимал их, как информацию, но они не мешали ему действовать, выполнять различные задания, которые давал ему Вакано. Речь шла не только о преодолении разного рода препятствий. Удушающий газ, слепящий свет, боль не мешали «улучшенному» решать уравнения, разрабатывать программы, собирать оборудование в комплекс.
Но что больше всего радовало Вакано – что все эти огромные перемены в физическом облике его пациента (правда, сам Чжан предпочитал слово «ученик», а доктора именовал словом creator – создатель; подобное богохульство вызывало у Вакано протест), полученные сказочные возможности почти не отразились на его духовном складе. Внутренне Чжан остался таким же, каким три месяца назад вошел в купол своего создателя – скромным, наблюдательным человеком с обостренным чувством достоинства. Это подтверждало предположения Вакано о том, что переделка организма человека не приведет к катастрофическому изменению его личности, слому психики.
Правда, среди перемен, случившихся с Чжаном Ванли, были и нежелательные. За силу и гибкость, слух и зрение, за «шестое чувство», как и за другие достижения, приходилось платить. У Чжана сел голос, стал сиплым, свистящим. Изменился цвет кожи – она приобрела медный оттенок. А еще, как по секрету признался Чжан доктору, он совсем перестал интересоваться женщинами. Эти изменения не были запланированы, они появились сами по себе, и стали для Вакано неприятной неожиданностью. Видимо, это была оборотная сторона произошедших в организме пациента изменений – какие-то процессы были сцеплены очень жестко, один не шел без другого.
Петр опасался, что нечто подобное случится и с Мартой, и каждое утро с тревогой вглядывался в лицо жены, прислушивался к ее голосу – не зазвучит ли из ее уст тот зловещий не то свист, не то шепот, которым теперь изъяснялся Ванли? Но ничего подобного не происходило. Наоборот: голос у Марты Вакано стал звонче, сильнее, и она, прежде тихая, как мышка, стала все чаще напевать за работой. «Давно уж нет мечтаний, сердцу милых…», пела она, готовя компост; «И сказала я ему, господину моему…», напевала, сажая цветы – новые, только что выведенные ею цветы. Весь купол семьи Вакано уже был наполнен цветами и благоухал,