Репка. Сказка постапокалиптической эротики. Алексей Мефокиров
что он знал о подобной практике, буквально острой иглой колола где-то глубоко внутри, и он, отшучиваясь, избегал возможного сближения. Он даже представлял недовольное лицо Антонины Павловны, которая, как он теперь знал, курировала в целом эту работу в его Институте… А может и зря? А может и дурак?
Он просматривал всю доступную в криптосети для его уровня доступа информацию об объекте 347. Именно здесь можно было найти что-то подходящее для Коли и Маши. Прежде всего, потому, что здесь были наименьшие требования к профессионализму и вполне сносное обеспечение.
Объект 347. Бывший ракетный полигон Капустин Яр, 4-ый ГЦМП. Теперь там организовывалось поселение, где внедрялись в практику самые разнообразные технические и технологические решения, призванные обеспечить выживание нации в Новых климатических условиях. На практике отрабатывался необходимый для этого образ жизни.
Не так давно Сергей Федорович ездил на этот объект в командировку. И ему там понравилось, прежде всего потому, что он увидел какой-то образ будущего, пусть и не очень приятного. Он ясно осознавал, что всё то, что его окружает – эти города, дома, дороги – всё это обречено и не имеет никаких перспектив. Объект 347, несмотря на суровые условия и неудобства, имеет если и не будущее, то хотя бы его вероятность.
Профессор слегка повернулся на вращающемся стуле. Увидев, что не закрыт ящик стола, он достал из кармана ключ. И вдруг вспомнил про конвертик, который нашел вчера рядом принесенными Варей цветами… Охваченный любопытством, он быстро, но довольно аккуратно распаковал конверт… Очень мелким, бисерным почерком там было написано:
«Милый Сергей Федорович!
Простите меня, уже просто нет никаких сил… Понимаю, что буду выглядеть в ваших глазах, как дура. Но… Я сегодня начну писать Вам письмо… Долгое. Оно не будет иметь окончания, и, наверное, я буду писать его много дней и ночей, и, в конце концов, выброшу… Или лучше спрячу в укромном уголочке лаборатории и буду перечитывать, украдкой и стыдясь. Хочу говорить обо всём и сразу, хочу плакать и смеяться и что бы эти все эмоции ты разделил со мной… Я написала ты? Ах, простите… Нахалка, да? Нет, я не нахалка… Честно! Я влюбившаяся дура! Вчера Вы… или может ты… или всё-таки Вы… Боже, как же мне тяжело!
Вы вышли на улицу под этот непрекращающийся снег. Вы всё шли и шли, а я смотрела, прислонившись лбом к холодному стеклу окна. Сгорбившись, нахохлившись от пронизывающего ветра, вы не оборачивались. Вы спешили домой. А знаете ли Вы как мучительно больно смотреть в спину человеку, дорогому для тебя человеку и знать, что он не обернётся, что он даже и не подозревает о том, что живёт в тебе, о твоих чувствах.
Ну, конечно —же, Вы профессор, руководитель лаборатории… что я говорю, Сергей Федорович, простите… Вы самый добрый мой профессор и руководитель, но… так стало тоскливо…
Это жуткое чувство схватило меня за горло и не отпускало, пыталось