Эротический сон механической кукушки. Экзистенциальная сказка. Николай Слесарь
хожу по кругу, как заводная игрушка.
А если это здание бесконечно? Может ли существовать бесконечное здание? С одной стороны, почему бы и нет. А с другой, ведь должен же был его кто-то построить.
Такие коридоры я раньше видел разве в очень старых домах, где они вьются, как кишки, запутывая в себе любого человека, посягнувшего на их чрево. И то, что коридор не был абсолютно прямым, было даже хорошо. Я не видел бесконечной этой дали впереди и позади себя. Зрелище было бы не для слабонервных. Рискнул бы я отправляться в путь, наблюдая впереди себя лишь бесконечную пустоту?
А может, это какая-то моя основная стезя? Мой путь, предстоящий или уже пройденный?
Или это сам я? Мое Я, мой мозг, его извилина? Самая длинная и безнадежно распрямленная. Извилина, уводящая меня все дальше. Дальше всего остального сущего и уводящая в никуда.
Однако где-то уже ближе к ночи по моим приблизительным подсчетам, когда я уже был на грани отчаяния, коридор наконец-то закончился. Как будто его вдруг оборвали на полуслове. Он просто закончился и все.
Тупик.
Это было так неожиданно, что я не сразу в это поверил. Мне все казалось, что где-то есть еще какой-то поворот или ответвление. Что-нибудь.
Но нет. Никаких поворотов. Лишь сбоку уходила куда-то вниз обшарпанная винтовая лестница.
Потом была типография. Я сам ее так назвал. Просто чтобы как-то назвать, исключительно для удобства.
Лестница, по которой я спустился туда, оказалась чугунной, скользкой и очень крутой. Как в каком-нибудь музее.
Почему я подумал, что это типография? Даже не знаю. Мне показалось, что это помещение было похоже именно на древнюю типографию.
Длинный зал с высоким сводчатым потолком. Тут и там на потолке горели лампы дневного света. Но при этом было не намного светлее, чем в коридоре.
Весь зал заполняли огромные нелепого вида машины и разнообразные устройства. Ржавые, покрытые паутиной и пылью, они загромождали собой почти все пространство. Как будто их складировали сюда, отслуживших свой век где-то еще. Складировали в течение довольно продолжительного времени. Посередине между ними оставался довольно узкий проход вдоль всего зала.
Но при всем при том работали на них именно здесь. Это было видно по всему. По любовно организованным рабочим местам у каждого такого агрегата. По электрической подводке и грудам когда-то отпечатанных материалов, разложенных вдоль стен. Табуретки, столы, тумбочки, выцветшие календари, стаканы в подстаканниках, как в поезде, чайник, тускло поблескивающий под одним из ближайших столов и куча мусора на полу. Кое-где на стене на крючках висела рабочая одежда. Что-то типа халатов неопределенного цвета. На вешалке, слева от лестницы, висел зонтик, старое пальто со шляпой и старый плащ. Под вешалкой стояла пара калош и один ботинок. У стен, помимо отпечатанной продукции, громоздился огромный рулон бумаги, пожелтевшей от времени.
Какое-то время я просто стоял и разглядывал