Все беды из-за книг! Han, sorginak dauden lekuan. Ив Соколофф
не знавшей ремонта со дня постройки здания. Откровенно говоря, собору очень повезло, что раньше строили на совесть, иначе, без должного ухода и при таком скудном финансировании, он давно превратился бы в груду живописных развалин. Но до этого было еще далеко. Да, часы на колокольне стояли уже лет восемьдесят, и главный колокол недавно начал дребезжать и теперь не отличался приятностью тона, а витраж над алтарем так потускнел и закоптился, что уже почти не пропускал свет, но монументальные стены, сложенные из крупных серых блоков, мощные своды и толстые плиты пола не оставляли сомнений в том, что собор еще постоит. Здесь даже был орган, пусть небольшой, но вполне рабочий, если не обращать внимания на астматический сип мехов и умело избегать западающих клавиш. Вот только играть на этом замечательном инструменте уже было некому – церковная община быстро и неумолимо сокращалась. Молодежи в городке давно не было видно, старики потихоньку умирали. Одно время паства чуть пополнилась за счет нескольких семей, приехавших из Колумбии, но теперь и эти фанатичные католики куда-то запропали, видно, сбежали от сурового, по их меркам, климата в места повеселее и побогаче.
– Святой отец!
Пресвитер Игнасио резко вскинул голову, ударившись затылком о высокую спинку деревянного кресла, внезапно вырванный из сладкой старческой дремоты. По обыкновению, после сытного обеда он усаживался в полумраке исповедальни, чинно сложив на коленях руки с распухшими от артрита суставами и, полуприкрыв веки, ожидал жаждущих облегчить душу. Обычно никто так и не приходил, и старый священник просто отдыхал, ни о чем особенном не думая, коротая время до вечера. Но не сегодня. Он удивленно помотал головой, прогоняя остатки сна, неужели все-таки нашелся желающий исповедаться?
– Святой отец! – незнакомый, какой-то бесцветный женский голос исходил от неясного силуэта, маячившего за узорчатой решеткой в стене исповедальни.
Преподобный Игнасио поморщился: обращение не по чину выдавало в пришедшей либо неофита, либо и вовсе человека, далекого от церковной общины. Чуть раздраженно он ответил:
– Слушаю, дочь моя…
– Я согрешила и желаю покаяться! Ибо грех велик мой и несть мне прощения! – в голосе женщины прослушивались отчетливые истерические нотки.
«Только этого мне не хватало!» – подумал пресвитер с досадой.
Очевидно, что церковь всегда притягивает помимо нормальных обывателей еще и чрезмерно экзальтированных, психически неуравновешенных, а зачастую и вовсе безумных людей. И священнику приходится постоянно с этим разбираться, издержки профессии, так сказать. Но почему именно сегодня, в такой погожий и сухой летний денек, когда больные кости почти не давали о себе знать, когда, подремав еще минут пятнадцать в прохладе собора, преподобный Игнасио собирался запереть массивные двери и пойти домой, чтобы с удовольствием повозиться со своими грядками.
– Что ж, –