Лики памяти. Светлана Нина
с легким сомнением от несовершенства памяти спросила она.
– Ага, – ответил он с той особенной радостью недоумения, которая сопровождает распознавание единомышленника в толпе несуществующих людей.
Отстраненная, но странно сосредоточенная девушка озарилась неожиданной улыбкой.
– Офигеть, – сказала она с похожим оттенком обретающего одобрения.
Это стало началом пленительной охваченности другим существом, не отравленной влюбленностью. Той молниеносно вспыхивающей дружбы и сродства, которые соединяют молодых и не обремененных, которую так больно и противно обрывать, когда обстоятельства или любови разводят разнополых друзей. Влечение тогда становится единственным выходом остаться вместе, потому что иначе попросту не выходит, не выживает. Пару, цепляющуюся друг за друга, все понимают. Иначе обстоит дело с друзьями. Если они живут рядом, еще возможно поддерживать связь, но если разъезжаются, то с каждым днем взаимодействуют меньше. Из этого Гордеева узла существует два выхода – появление кого-то, кто дорог больше и с кем можно спокойно спать и откровенничать, либо спать и откровенничать друг с другом. Вот почему дружба проигрывает любви – она дает еще меньше гарантий, что друг проживет рядом всю жизнь. Здесь дело не в человеческой природе, а в обыкновенном механизме жизни. Ни Никита, ни Эля об этом не задумывались. Дни были слишком заполнены, многолики, чтобы предаваться фатализму. Тем более, Эля признавалась, что ни за что бы не согласилась узнать будущее.
– Это бред, – открывала она едва ли не в первый день знакомства, – жизнь тем и хороша, что не знаешь, умрешь ли завтра или встретишь рассвет, который станет судьбой. Какой будет кайф, если узнаешь все наперед? Это как когда тебе рассказали содержание книги, которую ты страстно хотел прочитать и о действии которой фантазировал. Разница в том, что в этой книге главный герой – ты. Так еще обиднее. Представь, какой ужас узнать, что умрешь через год…
– Может, в этом все же есть светлые стороны. Привести в порядок дела, например, – отзывался Никита, чувствуя особенное возбуждение от обретения духа, испытывая потребность открыть, вкачать в него как можно больше, пока не улетел, не разонравился, не разочаровал.
Разочаровывали всегда, это был закон. Слишком, наверное, сам он был неуживчивым за внешней покладистостью. Эля же, как отражение, выглядела недоступной, слишком в себе уверенной, поэтому к ней редко подходили на улицах – она слишком парализовывала своей отрешенностью, ее почти опасались. Боялись особой внутренней обособленности и силы быть цельной. Внешне она была непримирима и жестка в суждениях, когда ей некого было опасаться, и мягко – отстранена, но непреклонна, когда совершалось что-то, что ее не волновало. В общем и целом, волновало ее мало что из повседневности. Никита прекрасно видел ее умение прощать, сострадать, терпеливость и собранность, но переходить установленные ей грани никто не отваживался.
– Дела и так должны быть всегда