Вопль археоптерикса. Татьяна Тихонова
самолет, то вдруг нашедшуюся Прошину машину с перерывом на ужин из змеи. Пока совсем не стемнело.
Радости от неожиданной находки надолго не хватило, и к вечеру настроение упало окончательно. Что нам теперь от нее, от этой помятой машины времени? Приходилось признать, что мы в совершенно первобытной местности. В придачу живность здешняя к ночи активизировалась настолько, что хотелось стать подводной лодкой. Задраить люки и залечь на дно. Утром поднимаешься, а ты опять в землянке, на аэродроме нашей дальней бомбардировочной авиации. Темно, душно, и за стенкой слышится, как на кухне котлами гремят… комэск вызывает… приказ… и ты в небе… замки в боевом… сброс… полетели бомбы на головы фрицам… ты нужен. Да… Но еду и воду мы уже нашли, не сдохли и не собираемся, а что еще нужно, если ты оказался в таких местах, что дальность в километрах уже не имеет значения?
Глава 10
О птеродактилях и карандашах
В школе я зачитывался «Плутонией» Обручева, да кто ей не зачитывался? Книжка ходила из рук в руки, на ночь давали друг другу почитать. Мечтали попасть в такую страну, к мастодонтам с динозаврами. Ну вот, попали, и зачем нам теперь эти динозавры? Нет, на вкус-то они вполне съедобные. Не курятина, конечно, жестче и жилистее, но съедобные. Почему – Галюченко сразу объяснил, недаром он из села, из Винницкой области, да и вся родня его там, в оккупации, то ли жива, то ли нет.
Курица, разъяснял бортстрелок, ничего не делает, только клюет да кудахчет, оттого мясо у нее и мягкое, а если бы ей летать приходилось да зерно по одному искать, была бы жилистой, не хуже лошади. Логично изложил бравый ефрейтор.
Кстати, не только изложил, но и кормежку нам, городским недотепам, организовал. Здесь, в кустах, птеродактили толпами гнездились. Гадость, конечно, но голод не тетка. Змеи-то мы много заготовили, да в этой жаре уже к утру от нее такой дух пошел, что остатки пришлось подальше от лагеря уносить.
И Галюченко, как и обещал, в поход собрался. Бережливо свернул и сложил обмундирование, сварганил себе юбку из местного, давно вымершего сена и повязал ее на манер папуасовой. Пулемет с турели снял и через некоторое время вернулся со связкой дичи. Вчера мы не особенно и поняли, что за дичь, уже по сумеркам полусырую поедали, да и оказалось, что на месте посадки мелкие экземпляры вились. А эти – килограмма по три птички – то ли в пуху, то ли в перьях недоразвитых. Галюченко их выпотрошил и в глине запек. С краю подгорело, в середине сыровато, но слопали за милую душу. И не зря он столько их наловил – с виду птичища большая, а мяса – чуть, одни кости да перепонки.
Костя не преминул привязаться к бортстрелку:
– Скажи, Галюченко, ты ведь с пулеметом своим охотился, грохот в чаще стоял, аж шишки с яблонь падали. Почему в твоей добыче дырок от пуль не наблюдается?
– Та ни, не из пулемета, – отмахнулся Галюченко.
Но отмолчаться ему не дали. Выяснилось, что попасть из штатного ствола по птеродактилю труднее, чем по «мессершмитту». Пара очередей – только деревья в щепу, а никакого