Сказки скрытней. Владимир Михайлович Горбачев
совсем незнакомые, как обратно к маме вернуться, неизвестно.
Едва Олак это понял, как ему тут же страшно захотелось назад, к своим. До сих пор было интересно: сиди и смотри. Вон сколько всего небывалого, чудесного! А теперь вдруг расхотелось. Зачем узнавать чудесное, если о нем нельзя никому рассказать? Все удовольствие сразу теряется. А как расскажешь, как выберешься, если Великаны рядом ходят? Вот сломают они все кусты, вытопчут всю траву вокруг дуба, и останется Олак со своей ягодой на голом месте – что тогда делать? От таких мыслей ему совсем плохо стало. А тут еще Поющие Дома ревут не переставая – иногда ничего, а иногда ужасно противно.
Однако Великаны не стали ломать его убежище. Они вдруг бросили играть в мяч и все собрались возле женщин и расставленных на земле Предметов. Тут Олаку снова стало интересно, потому что Великаны стали есть. Честное слово, они ели, совсем как Лесной Народ! Только у них все было чудовищных размеров. Они раскрывали огромные рты, куда мог бы целиком поместиться Олак вместе с курточкой, показывали страшные зубы, и клали туда какую-то незнакомую, странно выглядевшую еду, и что-то пили из кружек.
Тут один маленький Великан что-то не так сделал. И на него большие стали ругаться. Малыш послушал-послушал, потом повернулся, ушел от стола и направился к дубу, возле которого прятался Олак. Подошел, сел на корточки. И тут Олак увидел еще одно удивительное зрелище: маленький Великан плакал! И это они тоже умеют! Малыш ревел, слезы текли – с кулак!
Известно, что никакой скрытень не может вынести, если рядом кто-то мучается – ему самому плохо становится. Уж кто только над этим свойством Лесного Народа не потешался: и вороны, и белки, и рыжухи – ну, все. А еще раньше, в древние времена, рассказывают, гномы очень смеялись. Но тут ничего сделать нельзя: такой уж у скрытней характер. Вот и теперь Олак, как услышал плач великанского малыша, увидел слезы размером с кулак, так стало ему самому плохо, и он стал думать, как малышу помочь. И, представьте, придумал! Достал из курточки одну ягоду покрупнее и катнул ее по земле к малышу. Ловко получилось: прямо тому к ногам.
Малыш, как увидел ягоду, неведомо откуда взявшуюся, плакать перестал, стал оглядываться: откуда она? Поглядел вверх: не растут ли, дескать, эти красные штуки на дубе? Нет, не видать. Влево – вправо глянул. Ничего не разглядев, взял ягоду, – и в рот положил. Прямо целиком! Сразу видно – понравилось, еще хочется. Он опять вверх стал глядеть. А Олак взял – и катнул вторую! Уже просто так, из озорства. Поглядеть хотелось, как малыш будет головой вертеть. Но тот вертеть головой не стал, а начал вглядываться в то место, где Олак сидел. А потом как вскочит, как что-то своим закричит! Олак, конечно, великанский язык не понимал, но догадался, что малыш своих зовет, объясняет, что тут кто-то есть, в траве прячется. Его, правда, никто не услышал, так настырный малыш побежал к ним, стал взрослых теребить и что-то говорить. И на дуб рукой показывает. И уже один взрослый Великан, – наверно, отец малыша – начал вставать.
Олак