В поисках войны. Пять лет в Крыму. Александра Крыленкова
извините за пошлость сравнения.
…Сходила к нам (в Симферополе) на Майдан… ни черта понять не могу: чужие лица, никого знакомых…. «Слава Украине!» кричат. Для меня это дико тогда было. Не могу врубиться, что делать. Они вообще одно и то же говорят друг другу… Встретила там одну знакомую. Говорю: «А что будет, что делать?» Она: «Стоять». Для меня странно: что стоять? Кому стоять? Там 20 человек стоят. Кому стоять? Ради друг друга стоять? И для меня это непонятно было. Я не могла поверить, что вот это «стояние» может к чему-то привести… И когда произошел перелом в Майдане – для меня было такое удивление… Думаю: неужели правда вот этим стоянием они совершили такое чудо?
…23 февраля было очень тревожно. Мы как будто на другом конце мира. Я собиралась на митинг. Там наши журналисты были. Я должна была пойти их защищать. Но сначала пошла в церковь. Там разрыдалась… У меня такая истерика была… Я стояла перед иконой из-за того, что расстреляли этих… ребят… на Майдане…
…Бежать некуда. В моем кругу все пророссийские. Куда ни пойди… Я помню, мы были в центре, идем… Мы все время бродили. Ходили-бродили. То я одна бродила, то с мужем… Утюжили… смотрели, что происходит. Что лично я могу сделать? Просто стоять? Страшно ж. По роже как-то давно не били, опыта нет, не натёрто… Это всё было тяжеловато, знаешь, осознать. Сейчас, конечно, вспоминаю: такая школа психического закаливания. Серьёзная».
Как мало мы представляем в обычной жизни, что происходит с человеком в рушащейся реальности. Очень многое зависит, конечно, от того, насколько человек один перед лицом этого страха. При этом надо понимать, что все интервью, которые я привожу, взяты в 2015—2018 годах. То есть в момент, когда восприятие и понимание отрефлексированы, отполированы, но ещё не отболело. Другая активистка Украинского культурного центра, Вера, так описывала впечатления от 2014 года:
Папа с утра говорит: «Не езди в центр города, там захватили дома». Мы приезжаем на работу, приходят студенты, и им кто-то звонит, что где-то мимо села едут БТРы. Очень странное ощущение – предчувствие войны какой-то. Непонятно, что происходит.
Это чувство неопределенности и того, что ты можешь завтра прийти на работу, а ее, например, не будет. Это было как-то… странно. Это было очень страшно. Это было очень неприятно. Так у всех тогда было, кто бы за какой лагерь потом бы ни встал. Чистая пелевинщина.
Ощущение того, что что-то будет, прямо витало в воздухе. Очень неприятное чувство. Человек и так не любит неопределенность, а тут она прям явно стояла перед тобой. И все об этом говорили.
Если за Майданом крымскотатарские активисты следили примерно с теми же чувствами сопереживания, надежд и сочувствия, как и будущие проукраинские активисты, то предчувствие войны вошло в их дома немного по-разному. Так вспоминает Совие, крымскотатарская предпринимательница:
Во время Майдана мы смотрели трансляции, каждый день смотрели, пересматривали. Созванивались… Очень переживали, ночами