Лесгород. Она. Софи С./М.
не включила свет, а щёлкнула зажигалкой.
Он наблюдал: тёплый свет от пламени освещал в зеркале её голубые глаза, яркую помаду на узких губах, потом, скользнул по стройной фигуре с головы до ног.
Она распахнула дверь, шагнула за порог, но той же минутой вернулась.
– Костя! – крикнула она в пустоту огромной прихожей.
Он уже сидел у камина, бросал обрывки бумаги в огонь. Она прошагала в гостиную, стуча каблуками о паркет.
– Что? – удивился он.
– Завтра меня не будет. Если что, отцу скажешь, уехала на семинары.
Перед уходом она коснулась его лица, провела ладонью по волосам и поцеловала в щёку.
Она не была плохой матерью. Она делала то, что положено – без особых эмоций. Может, поэтому и он был равнодушным, хотя ничего страшного в его детстве не случалось – ничего такого, что показывают в фильмах. Ушёл отец и только. Отец был красивым мужчиной, сына знать не хотел, а мать любила его не больше, чем напоминание об этом мужчине.
Он был рад, что она уехала на свои семинары. Он издалека смотрел на себя в зеркало, смотрел сквозь полумрак. В зеркале вырисовывался силуэт подростка: высокий, неплохо сложён. Он отходил и подходил снова, осматривал себя со всех сторон. Взгляд: то волчий, то трогательный, то саркастический, то доверительный.
– Отец, – сказал он в пустой коридор. На пути к кабинету он представлял, как скажет это слово, как посмотрит в глаза.
Едва слышно приоткрыв дверь, он вошёл. Мужчина сидел у окна: волосы с проседью, вид усталый. Он вглядывался в цифры, щупал виски. Последнее он делал, когда у него болела голова, что бывало нередко. Слабость только на руку.
– Отец, – произнёс он.
Тот вздрогнул, взглянул на него. Ему нравилось пугать людей – это давало лёгкий толчок, трещинку на годном к рубке дереве.
– В чём дело? – спросил мужчина и как-то обмяк. Было ясно: всё, чего он хочет в завершении тяжёлого дня – это избавиться от незваного гостя.
– Отец, – продолжал Костя, – тебе не нужен автомобиль на выходные, ты отдашь его мне…
– Да ты даже водить не умеешь, – забормотал он. Потянулся к ящику, достал ключи.
На лестнице послышался грохот – он отвёл глаза. И, бросив ключи в ящик, захлопнул его.
– Уходи! – крикнул он.
У дверей Костя услышал:
– Без стука больше не входи, понял?! Не входи! – в голосе была лёгкая дрожь, почти отвращение.
Он бросился вниз – в подвалы, долго бежал по извилистой лестнице, а там уставился в зеркало. Оно висело в тёмной каменной коморке на самом дне. Полтора часа он смотрел в него, размышляя, что же с ним не так. При небывалой красоте и остром уме разумно бы править миром, думалось ему, и было странно, что не выходило. Следуя логике, всё делается по причине, материальной, вроде автомобиля, который приберёг отец. Людям свойственен такой подход, но они ненавидят друг друга за это. Всё нужно делать исподтишка. Если невыгодно быть собой, то кем же быть?
Он толковал с отражением, снова представлял, как подойдёт к отцу, как назовёт его имя или произнесёт «Отец». На что он будет давить? Сладостные мгновения – привкус ванили во рту, приторный, пленяющий. А может, горькое разоблачение – благоговейный страх, позор, кислый, словно пивная капуста. А может быть, нечто странное, неуловимое и нежное, как отдалённый запах ландышей, как дуновение розмарина по ту сторону реки. Это всё такие глупости, но чего не сделаешь, когда хочешь заполучить автомобиль от человека, который тебя терпеть не может. Как и другие люди. Его недолюбливали все.
Он становился старше и всё сильней презирал людей. Нет, не за нелюбовь. Он презирал их за счастье, которого у него не было даже изредка, и за статус «здорового человека». Люди скрывают лживое, алчущее лицо под серой маской, ему тоже приходилось скрываться, злило то, что он считался больным исключением, а они – здоровым правилом. Возможно, он всё усложнял, но полюбил театр и книги о том, как управлять людьми. И результат был: вскоре, навык наигранных эмоций развился в нём до неплохого уровня, но, всё же, лучше узнавая его, люди начинали его ненавидеть.
Отчего-то вся борьба с собой запомнилась ему тем самым днём, когда он говорил с отцом. После этого разговора ему не спалось трое суток. Что-то журчало прямо над головой. Запах крови висел в воздухе, а на потолке – зеркало. И каждую ночь он открывал глаза. Распахнутые в ночь, они сверкали, они были тёмно-синими, как два ледяных подкрашенных осколка – совсем никак у большинства голубоглазых.
Всё никак у большинства. И пусть бы так, но сон не приходил. Ему был нужен и автомобиль, и деньги. Он собирался в своё первое путешествие.
Через три года он стал взрослым. Он не мог не считать себя таковым, и дело было не в возрасте. Первыми его жертвами стали двое мужчин и женщина, убил он их не из револьвера – собственными руками. Правда, в руках был нож, но это не револьвер. Четвёртого мужчину задушил. Трупов на его счету было немало.
Пошёл к кабинету отчима. Теперь он не называл его отцом. Скоро мне восемнадцать, думал он,