Тщетный завтрак. Избранное. 1984–2014. Вадим Месяц
оловянных войск
ворвутся в купеческий град Подольск.
И покорят Подольск.
Молитва бессильна перед грехом,
когда это детский грех.
На паперти жареным петухом
гуляет безумный смех.
И порознь раскуренный табачок
стелет по потолку.
И даже соломенный твой бычок
тянется к молоку.
Отчаяние
Солнце за годом год
в сердце возводит ад.
Шепчет упрямый рот:
«Ты сам во всем виноват».
В душу вонзив персты,
вытягивает из жил
имя моей звезды:
ты все это заслужил.
Ты все это возжелал
в материнском нутре.
«Молоха обожал,
кушал на серебре».
Ты сам меня полюбил,
когда я любила боль.
Ты ею меня кормил,
отведать теперь изволь.
Торфяниковая вода
течет из ее горстей.
Она глядит в никуда,
на руки берет детей.
Дождь стоит над рекой,
точит столетний лед.
Ты обретешь покой,
когда кто-нибудь умрет.
Чабаклы
Кони встали у деревни Чабаклы,
за заборами услышав волчий вой.
В голове моей звенели кандалы:
так бежал я с одурелой головой.
Улюлюкала встревоженная степь.
Я на площади пустой упал на снег,
уцепившись за колодезную цепь,
в ней увидел свой последний оберег.
Полетели с перевернутых саней
по оврагам крутобокие кули.
Ты не станешь ни богаче, ни бедней.
коль придешь испить воды на край земли.
Я пил воду ледяную из ковша,
Я не мог в ту ночь насытиться водой.
Руку левую держала мне душа,
Руку правую сковал мне дух святой.
Только сердце не досталось никому:
ни волкам, ни добропамятной жене,
я пил воду, будто нянчил кутерьму,
на роду Тобой написанную мне.
Мрачным войском встали за полем леса,
словно ворон крылья черные раскрыл.
Я на небе видел мамкины глаза,
Я пил воду – будто с нею говорил.
Виночерпий
Вращение березовой листвы
мелькающее в небе ускоренье
паденья навзничь бесконечный стон
за каруселью ласковой молвы
меняющей как птица оперенье
услышишь колокольный звон
София приближается к тебе
и отступает на волне обратной
любой пикник торжественен как храм
я был приятен пьяной голытьбе
и свыкся с их привычкой неприятной
не просыпаться по утрам
мне непонятны жители равнин
их танцы широки, но беззащитны
они повязаны ландшафтной наготой
убитый на дуэли дворянин
хмельной бродяга, чьи уста зашиты
и старец в пустыни святой
я не поверю нежным палачам
доносчикам