Имперский романсеро. Вадим Месяц

      Кони встали у деревни Чабаклы,

      за заборами услышав волчий вой.

      В голове моей звенели кандалы:

      так бежал я с одурелой головой.

      Улюлюкала встревоженная степь.

      Я на площади пустой упал на снег,

      уцепившись за колодезную цепь,

      в ней увидел свой последний оберег.

      Полетели с перевернутых саней

      по оврагам крутобокие кули.

      Ты не станешь ни богаче, ни бедней.

      коль придешь испить воды на край земли.

      Я пил воду ледяную из ковша,

      Я не мог в ту ночь насытиться водой.

      Руку левую держала мне душа,

      Руку правую сковал мне дух святой.

      Только сердце не досталось никому:

      ни волкам, ни добропамятной жене,

      я пил воду, будто нянчил кутерьму,

      на роду Тобой написанную мне.

      Мрачным войском встали за полем леса,

      словно ворон крылья черные раскрыл.

      Я на небе видел мамкины глаза,

      Я пил воду – будто с нею говорил.

      Ждет тебя медвежий угол,

      темной родины закут.

      В хоровод дворовых пугал

      нас проселки завлекут.

      Не поманят сладким дымом —

      обоймут морозной тьмой.

      Ты рожден моим любимым,

      даже мертвый будешь мой.

      Ты гулял в заморской шляпе,

      терся в вечных городах,

      сжав на гибельном ухабе

      легкий трепет на устах.

      К женской ласке равнодушен,

      лестью искренней смущен,

      растревожен и разрушен

      торможением времен.

      Одураченный любовью,

      как порукой круговой,

      делишь зимнее безмолвье

      с безутешною вдовой.

      В сорок пять лет, я узнал, как цветет жасмин,

      обломав с сыном ветки с каких-то кустов

      на обочине серпантина в графстве Монро.

      Лесная дорога петляла по холмам:

      из-за поворота в любой момент

      могли появиться менты или взбешенные садоводы.

      Мы привезли букет нашим дамам,

      и они сообщили нам названье трофея.

      Подумать только, свершилось!

      Начался новый виток судьбы под знаком жасмина.

      Леса дышали влагой разлагающейся плоти,

      в духоте парниковой отсыревали папоротники и хвощи,

      в июле окунь и басс начали клевать на червя,

      забыв о своей хищнической природе.

      Цветы стояли на столе в обрезанной пластиковой бутыли

      от «Кока-колы» почти десять дней.

      Тем летом из Нью-Йорка ко мне часто приезжал мой друг.

      Мы сидели на дощатых мостках у воды,

      говорили про Каббалу, Барака Обаму, женщин Востока…

      Он рассказывал, каким прекрасным будет наш мир,

      когда американская духовность войдет в каждый дом.

      Я