Шёл один крючок…. Алексей(Алексей) Жирафов(Есенин)
персональным. И, кроме того, мне этот облитературенный абсурд кажется смешным, но поверхностным и идиотическим, в смысле, лишенным всякого смысла, но имеющим, конечно, право на существование, как всё в этом подлунном мире. Все великие, мои учителя и товарищи, великий русский язык, литература, кино – Гоголь и Пушкин, Мандельштам, Пастернак, Уильям Йейтс, Окуджава и Бодлер, Ада Якушева, Есенин, лирика Маяковского, Ежи Лец, Гончаров со своим «Обломовым», Толстой (один), Сетон-Томпсон, Чехов, Уайльд, Аверченко и Женя Шварц (других таких нет), извращенец Набоков (наш человек), Майн Рид, Платонов, Киплинг, ещё тот сказочник Андерсен, По, Сэлинджер, Торнтон Уайлдер, братья Гримм, Конан-Дойль «Затерянный мир», Булгаков, Куприн, Бальзак, Герберт Уэллс, Шекспир, Лермонтов, Хемингуэй, Фитцджеральд, «История рассказчика» Шервуда Андерсона, Стейнбек, Марк Твен, иронист О'Генри, Гашек, Чапек и Лем, Александры – Беляев и Грин, марафонец Том Вульф, «Пять вечеров» Володина, Борис Виан, Джеральд Даррел, отдельные вещи Воннегута, Трифонова и Шукшина, ранний Апдайк, великий Брэдбери, Винни Пух, Пятачок, Моэм, Айрис Мердок, Шекли, Саймак, Чаплин и Бенни Хилл, фильмы Кустурицы, «Большой Лебовски» Коэнов, фильмы 60-х и отчасти 70-х годов СССР, Чехословакии, Польши и Венгрии, вся мировая культура и жизнь 60-х годов, Адамс Дуглас («…по Галактике»), Вудхауз, Буковски, наш ужасный Сорокин и некоторые другие, что сейчас на ум не приходят, были парадоксальны и одновременно точны, именно поэтому им удалось гениально запечатлеть правду жизни и красоту искусства через свой извращенный, с точки зрения обывателя и примитива, глаз. Мы читаем, переживаем, смеёмся-плачем, чувствуем, понимаем через иронию или сарказм, простоту или изощренность, через тепло или жестокость или мучительно или радостно начинаем понимать себя – это литература моих учителей. Обэриутчики немного добавили в несмазанные колеса мирового искусства, но они интересны, и жаль, что мало пожили. То есть им не дали пожить…
– Позволь с тобой не согласиться, в истории литературы…
– Моего согласия не будет! Для некоторых продвинутых оригинальный вздор – в прозе или поэтических кунштюках – это прием прикрыть собственную несостоятельность или на каком-то этапе своего развития, или недоразвитости в целом. Хотя, признаюсь, формально я – продолжатель Хармса, но только внешне, кое-где…
– Тобой, как я понял, будут зачитываться, потому что твоя книга – это настоящая литература. Да, кстати, основная масса твоих перечисленных учителей – это американцы…
Пауза, Жирафов наливает всем присутствующим и сам торопливо, но с чувством выпивает.
– Убираю все оскорбления, сомнения и возражения и говорю: да! Это настоящая литература, не самого высокого уровня, конечно. Все гении жили до нас…
– Что это значит?
– Меня оценят лет через двести, когда всеобщая неграмотность и падение нравов заставят народы миры взять в руки книги снова, чтобы понять, как их можно использовать, – цитирует. – «…И ныне дикий… и через двести лет… понесет…»
– Сомнительная перспектива. Сомнительная и с точки зрения здравого смысла. Ну хотя, двести лет можно и подождать, тогда и книжку оценим.
– Ну и гад