В тени креста. Максим Владимирович Греков
глазами на ту розетку, что бросил на стол, – это не бумажный цветок с ярмарки, а ответ на вопрос кто сейчас стоит супротив тебя.
– К бесу все знаки! Не те слова я ожидал от тебя услышать, – наконец разразился князь. – Видел ли ты… её? Говори, не томи боярин.
– Женку твою? Нет, сам не узрел, – ответил ему Ласкарёв. – Король Казимир держит ее при дворе, а я в Вильне не был. Да и брата твоего ко двору не пущают. Всё, что теперь о ней известно, так то, что жива она.
– О горе мне, горе! Ведь уже восемь лет…. Восемь лет как…. Почто такая судьбина? – подняв глаза к куполу шатра, прошептал князь. – Так что, мой брат Симеон, здоров ли? – как будто опомнившись, обычным голосом спросил Илью воевода.
– Хвала господу, здоров…, и жена его, и детушки, – однако после твоего отъезда за ними сильный догляд, но Семеон велел сказать тебе не об этом.
– Ты боярин…, это…, садись что ли, – замялся князь-воевода. Он как будто боялся услышать от Ласкарёва те вести, с которыми тот прибыл и поэтому нервно и суетливо указал боярину на лавку, на которой некоторое время назад сидел Щавей.
– Да, садись-садись. Вот, выпей…, – сипловатым голосом предложил Бельский, указывая на бутыль с вином и кубки. А сам, при этом, тяжело опустился на грубый табурет, наспех сколоченный кем-то из не струганых поленьев.
Илья небрежно придвинул лавку поближе к воеводе, обмахнул её полой своего плаща, и, подхватив один из кубков с вином, присел и продолжил:
– Помощь твоя нужна в важном деле. О том и брат твой просит, ибо дело сие началось с него. – При этих словах Бельский нервно дёрнул щекой. Илья на это незаметно чуть усмехнулся. И единым махом осушил кубок, что держал в руке.
– Так вот, – выдохнув, начал рассказывать дальше грек. – Князь Симеон через своих людей прознал, что круль Казимир решил войну закончить единым махом, а для этого, всего лишь, извести нашего государя, через отраву…, – c притворно-спокойным вздохом, сказал Ласкарёв, крутя липкий от вина кубок в своих длинных пальцах.
– Ой, боярин, – подскочил на месте воевода. – Ты, погодь, такие дела, что…. – Князь не договорил, а приложив палец ко рту, вышел из шатра, бормоча себе под нос молитвы. Немного покряхтев и потопав ногами снаружи, Бельский вернулся. – Теперь говори, боярин, здесь спокойно, никто чужой не услышит.
– Так вот…, дело это муторное и длинное, – продолжил Илья Ласкарёв, – но кое-что мы уже прознали, и самое главное открылось. Корень всего в ереси, кою плетут враги супротив нас – в Литве. Вот! Разные нити на это указывают.
– Да-да, я что-то такое слышал, ты вроде как споймал Лукомского Болеслава, – нетерпеливо перебил князь Федор.
– Да не в нём было дело, – поморщился Илья, – шёл я совсем за другим человеком – чёрным попом-еретиком Сахарией, лжецом и отравителем, который разными дурманными зельями, слабых духом опаивает, и словеса охульные этим людишкам нашёптывает. А то, что Лукомский или кто ещё должен был сотворить, так то, лишь последствия деяний еретических. Да вот, Сахария этот извернулся, и сам прячась в Новагороде, руками Лукомского, на Псковщине,