Черные вороны 2. Лабиринт. Ульяна Павловна Соболева
Ворон первый нарушил молчание.
– Я позвал тебя не для того, чтобы бить себя в грудь, оправдываться и говорить, что сожалею о твоей матери, – он тоже не торопился садиться за стол, стоял напротив меня ужасно бледный, с ввалившимися глазами, но все такой же до тошноты высокомерный, – я даже не помню, как она выглядела. В моей жизни таких, как она, были сотни.
Я сжал челюсти, контролируя дикое желание съездить ему под дых.
– Ничего личного, Макс. Тогда я жил именно так. Какая-то девка, с которой я спал, пока скрывался от ментов, решила захомутать меня известием о беременности. Я дал денег и забыл о ее существовании. Я поступил бы так с любой другой.
Я в этом даже не сомневался. Сам такой. Оттрахал и забыл. Пошел дальше. Но, бл**ь…
– То есть идеи проверить, сделала ли она аборт, у тебя не возникло?
– Нет. Совершенно. По всей логике вещей должна была. Не в ее положении оставлять ребенка, безотцовщину, с её-то мамашей чокнутой. Ей не повезло, либо тебе повезло. Сейчас я уже не знаю, что это было. Извиняться мне не за что, да и оправдываться тоже. Я не знал о твоем существовании, а она не представляла для меня ровным счётом ничего, чтобы я начал интересоваться.
Савелий поставил на стол два бокала и плеснул нам обоим виски.
– Я, Макс, предлагаю начать с чистого листа. Вот с этого момента, когда я знаю, что ты мой сын. Исправить уже вряд ли что-то можно, но, учитывая, как ты подгадил за последние годы – мы в расчёте. Ты теперь моя семья, и я готов забыть все то дерьмо, что ты расплескал вокруг себя в радиусе километров. Не пафос – жизненное кредо. Родная кровь – не вода.
Он отпил виски и снова посмотрел мне в глаза. Я не знал, что испытываю. После того, как тобой затыкали все прорехи и твоими руками устраняли неугодных, довольно странно вдруг понимать, что тебя возвысили до каких-то благ, потому что ты вдруг оказался носителем генов самого Ворона.
– Не сказал бы, что сожалею об этом дерьме, – ответил я и отпил виски. Ворон ухмыльнулся.
– Я был бы разочарован, если бы ты сожалел. Поэтому проехали. Назовем это ответным шагом, спустя несколько лет.
Я молчал, смотрел на него и молчал, сжав челюсти. Не так-то просто через столько лет ненависти вдруг начать воспринимать его иначе, чем подлым ублюдком, из-за которого погибла моя мать.
– Я знал, что разговора особо не получится. Это нормально. Время займет. На. Возьми.
Ворон, сунул руку за пазуху и достал из внутреннего кармана пиджака конверт, подал мне.
– Загляни.
Если это бабки, я врежу ему, несмотря на то, что он еле на ногах стоит. Раскрыл конверт и достал свидетельство о рождении. Моё свидетельство. Свежая корочка, едва высохшие чернила и печать. Только фамилия теперь стояла не та, которую указала мать, а Воронов, и в графе «отец» проставлено имя: Савелий Антипович Воронов.
Стиснул челюсти до боли, чувствуя, как участился пульс и раздуваются ноздри. Внутри началась война, где одна часть меня хотела