Мухтарбек Кантемиров. Татьяна Свичкарь

      * * *

      Самое первое мое воспоминание – море.

      Цирк тогда работал в Батуми. Цвели магнолии, розы…. Горы поднимались над городом, а с другой стороны простиралось море.

      Я рвусь купаться. Мне четыре года.

      Потом говорили, что я хитрил, и каждый день, с утра уже начинал проситься: «Мама, я заболел, пойдем на пляж!»

      Я знал, что мама не станет поить лекарствами – она их не признавала. Верила в то, что дает природа: заваривала чай с малиной, вела на жаркое солнышко – к целебной соленой воде…

      Море – это было чудо для ребенка. Весело – волны! Игра с волнами. Они, шутя, поднимают тебя – паришь. Как чайка, как рыба – ты часть природы.

      До сих пор море вдыхает в меня новую жизнь. Я возвращаюсь оттуда другим – друзья не узнают: как помолодел!

      Дальше помню – Ростов, тридцать девятый год. Я дружил тогда с Сережей Лавровским, мы одногодки. Впоследствии он стал известным музыкантом.

      Мы бегали купаться – Дон был рядом с цирком. Но плавать еще толком не умели – оскальзывались, барахтались. Он начинал тонуть – я его вытаскивал, я тонул – он меня…

      Видели бы взрослые…

      Воспоминаний немного, но они светлые, потому что связаны с родителями.

      Мне седьмой год, играем с ребятами возле дома, и мама зовет:

      – Мишенька, я поставила таз с горячей водой. Идем, я тебе ножки помою.

      Я прибежал, уселся, мама моет мне ноги, и говорит папе:

      – Отец наш, – осетины в семье так обращаются, без имени. Мужчины говорят «моя хозяйка». – Ты посмотри, какие у Мишеньки сухожилья, как у волчонка!

      Папа присмотрелся:

      – Да, мать, он у нас будет прыгать.

      Мне так понравилось, что во мне нашли особенное! Я только обиделся – почему волчонок?

      Зато и правда – прыгучий был – очень.

      Благодаря этому потом и делал свои номера.

      Цирк был нашей жизнью. Я мало видел отца и старших братьев – великие труженики, они все время работали, были при лошадях. И дома говорили в основном о работе.

      Но даже – мы, дети… Мы играли на опилках, и это было самое естественное – малыши на манеже.

      Нас никто не гнал – разве что, когда выходили хищники. Мы, как обезьянки подражали взрослым артистам, и старались им помочь. Впитывали все, что происходило вокруг.

      Это цирковая традиция – так надо, чтобы цирк действительно вошел в душу, стал родным домом, а артисты – семьей.

      И мы, правда, жили, как одна семья.

      Много позже, когда начались заграничные поездки – люди стали портиться, бороться за место под солнцем, атмосфера сделалась другой.

      А тогда – первое о чем думали – о Деле.

      Мы очень много работали.

      Мама вообще – день и ночь, я не видел ее спящей. Мы ложились – она шила костюмы, вставали – она уже давно на ногах, у плиты.

      Одета была всегда строго, волосы спрятаны под косыночку. Недавно, когда готовили фильм