Люди без совести. Родион Белецкий

      Было страшно этой ночью, как

      никогда еще. Дело в том,

      что Ложные Друзья Переводчика

      пришли глаголом поджечь мой дом.

      Один сутулый.

      лицо, как блин.

      Родился под Тулой,

      кличка «Between».

      Второй: кадык вперед,

      кривая шпага.

      Два шага пройдет,

      упадет,

      встанет, и снова два шага.

      Третий, как Аполлон Бельведерский,

      но очень маленький, и очень мерзкий.

      И вот он кладет

      с моими грехами кривой листочек.

      А я ему: «Ты, идиот,

      я вообще-то не переводчик»!

         Вслед за новым законом умеренный стон.

         Утром в «ЦУМе» кочевник вернул «Вюиттон».

         Незнакомые люди в уборной.

         Черный хлеб… Подозрительно черный…

         Вот бездетная пара на йогу идет.

         Я боюсь за неё: упадет, пропадет!

         Ведь москвич – он пугливей мышонка,

         у него лишь айфон да мошонка.

         На работе – запара, а дома – загон.

         Так от смеха трясется тяжелый вагон.

         На перроне привычная слякоть.

         Я – москвич, и мне хочется плакать.

         Оксана Борисовна, женщина строгая,

         на службе стоит и почти не моргает.

         Ну, верю я в Бога! Ну, верю же в Бога я!

         Тогда почему же он не помогает?!

         Я столько постилась, молилась, Ты слышал,

         себя выворачивала наизнанку.

         Да только пропала квартира, а Гриша

         зачем-то влюбился в соседскую Нанку.

         Зачем эти церкви, кресты с куполами,

         когда не допросишься даже здоровья!

         Не только молилась, ведь я и делами…

         Еще эта Нанка, эх, жопа коровья!

         Ведь всё это несправедливо и больно!

         Оксана Борисовна, женщина строгая,

         отеческой верой была недовольна,

         икону Матроны за краешек трогая.

      Боже, извини, я совсем не крепок:

      Твоего лица говорящий слепок.

      Шаг один вперед, и назад два шага.

      Чтоб любить Тебя, мне нужна отвага.

      Боже мой, прости, я совсем не стоек:

      опираюсь я на систему стоек.

      На подпорках я из гнилого древа,

      и, того гляди, завалюсь налево.

          Разбирает архив перед смертью злодей:

          здесь веселые письма убитых людей,

          на открытках Ильинский хохочет,

          виды Сочи.

          У него была форма и был пистолет.

          Было много злодею отпущено лет.

          Много сил для командного