Короткое, как вздох, прощай…. Джасур Исхаков
империалистов».
Асик прыснул:
– Не хватает пионерских горнов и барабанов!
– А что, можно добавить и это! Асик, ладно тебе придираться! Лучше посмотри, какое хорошее начало…
«Занавес ещё закрыт, в полумраке зала зрители рассаживаются по местам, и наступает тишина. Только слышно, как звучит часовой механизм: «Крик-крак, крик-крак», а потом – знакомая всем мелодия перезвона Ташкентских курантов».
– Конечно, с немецким акцентом. – Асик хмыкнул. – Часовой механизм привёз из какого-то баварского городка ушлый капитан, настоящий ташкентец!
– Ну и что? Зато потом под этой башней с часами назначались миллионы свиданий! «Встретимся под Курантами». И я тоже…
– Вот-вот! Всё на себя проецируешь! Читаем дальше! По-моему, у тебя крыша поехала – предлагаешь, как играть актерам! Что же ты на себя так много берешь? – наигранно удивляется Асик.
– В пьесе этого нет! – говорю я твёрдо.
– В пьесе нет, это было бы слишком… Но в уме у тебя это было! Я всё-всё помню! – Асик опять засмеялся. – Я же читаю твои затаенные мысли.
Асик и в самом деле мог читать мои мысли. Иногда раньше меня самого. Такой экстрасенс-невидимка.
«Если продолжать рекомендации и пожелания, автор хотел бы, чтобы:
а) Актер, играющий Рассказчика, не орал бы на сцене, думая, что перекатывания его баритона помогут спрятать его хилый талант.
б) Чтобы иногда он делал паузы, хотя бы внешне показывая, что он сейчас думает.
в) Чтобы он был симпатичен и лицом, и фигурой».
– Это ты себя видел в образе «рассказчика»? Очень скромно! – хохочет Асик.
– До чего же ты противный! Давай послушаем первый монолог Рассказчика!
– Валяй!
Я читаю:
«Память… Удивительная вещь. Что-то, казавшееся важным, напрочь стирается, забывается, а какая-то мелочь – деталь, звук, запах – врезается на всю жизнь. Вам, наверное, это знакомо… Когда в суете и маете жизни вдруг что-то мелькнет и из каких-то глубин нашего сознания всплывёт вдруг яркое, как солнечный луч, воспоминание. И защемит сердце. И слезы вдруг замутят глаза… И вдруг почувствуешь чье-то дыхание у самого своего уха… И прикосновение горячих губ… Память… Это лучше всякой машины времени, которую придумали фантасты. В тех романах люди чаще всего попадали в далекое будущее или в прошлое. А моя память, моя машина времени возвращает меня в мое детство, в мою юность…»
Асик взобрался мне на плечо.
– Ну ладно, это более-менее… А дальше ты пишешь следующее: «Рассказчик снов медленно идет по авансцене, подходит к стволу старой чинары. Прислоняется лбом к коре дерева». И опять начинается твой нудный монолог!
– Асик! Паразит! Ну почему «нудный»?
– Послушай сам!
«Этой чинаре много лет. Старое одинокое дерево стоит чуть в стороне от нового широкого проспекта, в десяти минутах ходьбы от нашего театра. Чудом сохранившаяся, она росла в нашем дворе. В нашем шумном, иногда грустном, а чаще смешном и счастливом мире. Я часто прихожу