В тупике. Сестры. Викентий Вересаев
товарищи. А золото, какое было, и наложенную контрибуцию сегодня ночью ваши уже взяли.
Командир, с седым клоком в темных волосах, удивленно поднял брови.
– Наши? Какую контрибуцию?
– Не знаю-с. Взыскали пять тысяч.
Командир закусил губу.
– Я сейчас велю выстроить перед вами весь наш отряд. Укажите, кто это сделал.
– Из вашего ли отряда, не знаю. Солдаты, но только здешние, деревенские.
– Кто такие?
– Извините, дал им слово их не называть.
– Все равно назовете.
– Претензий на них я не имею.
– Я вас про это не спрашиваю. Потрудитесь назвать, кто такие.
Агапов огорченно улыбнулся и развел руками.
– Не могу-с!
– Товарищи, нарежьте в саду розог и снимите с него пиджак. Будем вас сечь, пока не назовете.
– Ну, это зачем же-с!.. Коли так, то, конечно… Глухарь Михайло, сын штукатура, и Левченко Игнат, недавно воротился из австрийского плена. Третьего не знаю, не здешний, – высокий, с черными усиками, товарищи называли его Борька.
– Хорошо. Сейчас сделаем у них обыск. К двенадцати часам приходите в ревком.
И, не делая обыска, они ушли.
Катя встала с солнцем. Выпустила и покормила кур. Роса блестела на листьях и траве. По затуманенной глади моря бегали под солнцем и ныряли тусклые красно-золотые змейки. По подъемам Кара-Агача клубились облака, но острая вершина его твердо темнела над розовым туманом.
Давно так сладко и так крепко Катя не спала, как в эту ночь. Тяжелый камень, много месяцев несознательно давивший душу, вчера вдруг сдвинулся, и душа – помятая, слежавшаяся – блаженно расправлялась, недоумевая и не веря свободе. Жадно дышала грудь крепким морским воздухом, солнце пело и звенело в душе. С Катей это часто бывало: вдруг как будто совсем другими стали глаза, все обычное, примелькавшееся встало пред ними, как только что возникшее чудо. Она неподвижно стояла среди сада и в остолбенении смотрела.
Медленно ступала по траве около колодца невиданно огромная и красивая птица с огненно-красной шеей, с пышным хвостом, отливавшим зеленою чернью… Петух? Это – «просто» петух? Миллионы лет, в муках, трудах и борьбе, создавалась из первобытной слизи эта сверкающая красота, – и вот шагает по траве простой петух, и никто не чувствует, во что обошелся он жизни и какой он чудесно необычайный… Из косной земли выползло что-то гибкое, ярко-зеленое, живое и светится под солнцем кустами барбариса. В тысячевековый миг с чудовищными усилиями слились друг с другом мертвые частицы, – и весело перебегает через шоссе осознавшая себя жизнь, забывшая о заплаченных судьбе невероятных своих страданиях. Смеется смуглое личико, тонкий стан качается, качаются на коромысле ведра, и сверкающие капли падают с них на дорогу.
Калитка протяжно скрипнула. С шоссе входили в сад два солдата с винтовками, с красными перевязями на руках. Катя весело спросила:
– Вам чего, господа?
– Оружие есть у вас?
– Нету.
Солдаты