Железный ветер. Путь войны. Там, где горит земля (сборник). Александр Поволоцкий
произнес Айвен, не спрашивая, но сообщая.
Пока Ютта прикидывала, как же она может помочь, не роняя достоинства и портфеля, Тайрент быстро собрал оставшиеся документы, в два движения подровнял стопку и отдал их уронившему. При внимательном рассмотрении тот оказался низеньким, полным, слегка кривоногим человеком, возрастом где-то за пятьдесят.
– Спасибо, спасибо… – как заведенный повторял он, явно чувствуя себя очень неловко. – Спасибо и извините, я вас едва не сбил с ног… я был так невнимателен!
– Ничего страшного, – сдержанно, но доброжелательно ответил Тайрент.
– Айвен! – уже с легкой тревогой повторила Ютта, времени оставалось в обрез.
– Губерт, Губерт Цахес, – представился меж тем толстяк. Одной рукой прижимая к груди так и норовившую рассыпаться стопку своих документов, другой он порылся в кармане и протянул Айвену небольшой прямоугольник тонкого белого картона. – Заходите, будем рады.
– Спасибо и до свидания, – сдержанно поблагодарил Айвен. Губерт Цахес засеменил на своих коротких ножках далее, поминутно оглядываясь, его дальнейшие «спасибо» и «до свидания» тонули в городском шуме.
– Странный человек, – пожал плечами Айвен. – «Приют для слепых детей имени Густава Рюгена», – прочитал он на карточке. – При чем здесь дети?.. Впрочем, идемте.
Внутри издательский дом Фалькенштейна был так же современен и внушителен, как и снаружи. Пышный, помпезный стиль сороковых, раскрашенных в темно-красные и багровые цвета, с гнутыми ножками и спинками мебели, обилием полированного дерева, тяжелых штор и драпировки стен тканью канул в Лету. Ныне бал правили легкость, модерн и строгий минимализм – столы со стеклянными панелями, металлические стулья анатомической формы, тонкие формы со сглаженными углами. Огромный зал первого этажа был выдержан в той же изумрудно-зеленой гамме, что и все здание снаружи, и Ютте казалось, что они попали в какой-то аквариум, заполненный рыбами-клерками и рыбами-посетителями.
Писатель и адвокат прошли к лифтам, миновав новую статую, на сей раз основателя дома – Исаака Фалькенштейна, по легенде первым пригласившего Иоанна Гуттенберга в Барнумбург, который до того времени был лишь одним из многих европейских городков. Мраморный Исаак приглашающе простирал к посетителям руки, сжимавшие мраморную же инкунабулу.
Весь модерн закончился в лифте, старомодном, обитом изнутри красным бархатом и позолоченными гвоздиками, с массивными металлическими решетками в виде хитро изогнутых растительных орнаментов. Здесь был даже «гарсон»-консьерж вместо привычной панели с кнопками.
«Гарсон» повернул рычаг, и кабина вознеслась на тридцать пятый этаж, целиком занятый под резиденцию Саула Фалькенштейна, патриарха дома. Легендарный издатель, занимавшийся своим делом еще на заре века, почтил самого доходного из своей когорты писателей личной аудиенцией. Старик крайне редко снисходил до общения с кем-либо кроме представителей департамента по сбору податей или