Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения. Клаус-Михаэл Богдаль
воплощает знаменательный поэтичный образ молодой девушки, которая становится аллегорией самой поэзии. Ибо «поэзия подобна необыкновенно красивой, чистой, благочестивой, понятливой, умной и скромной деве, которая всегда держится в рамках величайшего понимания»[401]. Своими танцами и песнями она, научившись читать и писать, и тем самым постигнув науку трудиться вместе с поэтами, выстраивает мост между изгоями и испанской культурой[402].
В поставленной впервые в 1614 г. сценической обработке материала Томаса Миддлтона и Уильяма Роули «Испанский цыган»[403]выведены благородные люди и их слуги, всего лишь ряженые цыганами. Еще отчетливее, чем в «Педро де Урдемаласе», звучит предупреждение, что речь идет о «counterfeit gipsies», то есть о «фальшивых цыганах». Согласно формулировкам английских и испанских законов, направленных против бродяжничества, они ничем не отличаются от «настоящих» цыган, поскольку перемещаются «подобно цыганам». Здесь от идиллического, пасторального антимира Сервантеса ничего не остается. И, тем не менее, ощущается очарование идеи пожить вне намертво установленного общественного и правового порядка, очарование жизни, в которой ценность каждого определяется только его личностью. Как короли, которые переодеваются ночью в бедняцкое платье, чтобы узнать правду о себе, так и фальшивые цыгане смиряются с невзгодами нищей жизни и с утратой социального статуса, чтобы на поставленный под контроль период покинуть свое сословие с целью посмотреть на собственное общество извне. С реальной жизнью цыган и низших слоев общества, находящихся вне всяких сословий, эта игра связана только в том смысле, что без знания о них она не может быть сыграна.
В стихотворном переложении Т. Ритча (даты жизни неизвестны) «Онемеченная испанская цыганка» 1656 г., несмотря на существенные сокращения, сохранена повествовательная канва[404]. Существенно модифицирован мотив прекрасной цыганки. Хотя эта версия написана после Тридцатилетней войны, нет никаких намеков на эту эпоху, во время которой социальные конфликты необычайно обострились. В отличие от Сервантеса конкретная локализация не играет больше никакой роли:
Толпа чернявых египтян здесь бродит часто там и сям / По весям и по городам / по странам и империям[405].
В отличие от новеллы Сервантеса у Ритча за раскрытием загадок и маскарадов следует поучительное толкование происходящего, которое все больше отдаляется от финала первоначальной цыганской истории. Прекрасная цыганка, согласно стихотворному пояснению, превращается в привлекательную маску и упрощается до воплощения естественной невинности и невинной естественности. Ей не хватает самостоятельности и своеволия Пресьосы Сервантеса.
В драматизированной «Пресьосе» (премьера 14 марта 1821 г.) Пиуса А. Вольфа (1782–1828), которая получила известность благодаря музыке Карла Марии фон Вебера (1789–1826), продолжается самостоятельное развитие образа прекрасной цыганки. Спектакль в четырех действиях можно,
[Ibid.: 33].
В качестве безымянных музыкантов цыгане появляются также в интермедии Сервантеса «Избрание алькальдов в Дагансо» (1615), «в цыганском наряде», как указано в сценических ремарках, «и с ними выходят две цыганки в красивых нарядах, которые танцуют под музыку романса, который играют и поют музыканты («Интермедия об избрании алькальдов в Дагансо», в [Cervantes 1970: 1131]). В комедии «Педро де Урдемалас» (1615) Сервантес еще раз использует тему цыганочки, правда, ограничивается лишь фрагментами прежней трактовки. Гораздо явственнее, чем в новелле, автор формирует здесь у зрителя впечатление, что цыгане – это «сбежавшийся вместе сброд». К тому же низкий жанр комедии не позволяет поэтически возвысить героиню-цыганку. В сервантесовской «Новелле о беседе собак» из сборника «Назидательных новелл» («Новелла о беседе собак», в [Cervantes 1961: 447–512]) образы испанских цыган предстают в конечном итоге еще более мрачными.
Цит. по второму изданию 1661 г.
Примечателен контекст возникновения. Произведение возникло как поэма к случаю и написано в качестве свадебного подарка к бракосочетанию бургомистра Лейпцига Кристоффа Линкера.
[Ritzsch 1656:4].