Я никогда не. Малика Атей
вчера все ушли, я посмотрела на количество пустых бутылок и поняла, что оставлять их содержимое внутри себя не стоит. Где-то полчаса я методично блевала: стакан воды, два пальца в горло, стакан воды, два пальца, и сегодня мне было не потрясающе, но нормально, в то время как бедная Анеля со своими сорока семью килограммами все еще пытается переварить выпитое.
Я не хотела оставаться дома – я представила, как целый день проведу в тупняке и мысленном споре с мамой. Я ей буду доказывать, что квартира мне нужнее, чем Гастону, она скажет, что это не обсуждается – в общем, я решила, что лучше привезти Анеле лекарства от похмелья и провести пару часов в ее безвкусном доме, таком безвкусном, что у меня всегда поднимается самооценка от этого кошмара, чем смотреть на свои прекрасные стены, как русский дворянин перед последним пароходом в Марсель. Нам следовало бы смириться с одиночеством, освоиться в нем настолько, чтобы перестать бежать от него, но ничто не давит на нас сильнее, чем собственная компания.
Ближе к трем часам я оказалась в теплом, как детский бассейн, Анелином доме.
– Сейчас Юн придет, – сказала мне Анеля, едва я поднялась в ее комнату.
Я собиралась было возмутиться, что она должна была меня об этом предупредить, но тут у меня мелькнула мысль, что Юн сегодня – необходимый для хорошего настроения объект раздражения, и его появление в момент, когда во мне так мало величия, можно считать определенной удачей.
Я подсказала Анеле, что она успеет быстро вымыть голову до прихода Юна, и теперь она вкусно пахла лореалевским бальзамом.
– Сашка, привет, – Анеля вовсю изображала легкость, – спасибо, что пришел.
– Да пока не за что, – улыбнулся Юн. Он улыбнулся, чуть смущенно, и мне – пытается понравиться.
– Идем, познакомлю с моими, – Анеля провела Юна на кухню.
Помпезная кухня, как и все остальные помещения в гигантском доме, напоминала мне мебельный салон, я бы не удивилась, окажись фрукты в вазе сделанными из папье-маше. На единственной открывающейся форточке была сетка – вот почему здесь так медленно ходит воздух.
– Ажека, Маулеша, это Саша.
Особого одобрения Юн у них не вызвал, да у блондина по имени Саша и не было шансов понравиться Анелиной Ажеке.
– Секенай, – жирным, как баранина, голосом, позвала внука Аже. – Секенай! – крикнула она громче.
– Аже, он в наушниках играет в компьютер и не слышит, – Анеле явно не терпелось закончить политес и уйти с нами в свою комнату.
– Это что это такое, – Аже спустила опухшие, в пигментных пятнах и венах ноги с табуретки на пол. – Это что я его, сама приводить должна? – тяжело опираясь на стол правой рукой, левой она вынула из-за спинки стула палку.
– Аже, не надо, он сам потом придет поздоровается.
– У тебя пришел гость, – Аже поплелась по коридору, – Маулеша сейчас вам чай организует. Маулеш, – она кое-как повернула шею назад, – ты достань детям мой пирог.
Юн уже оприходовал второй кусок подсохшего медовика, когда переваливающаяся с одной больной