Я никогда не. Малика Атей
не у тех, кто больше всех готов и больше всех хочет, они у кого-то просто появляются, и в этом мало общего плана.
Ребята заспорили о детях, а я постаралась не переглянуться с Бахти, чтобы не привлекать к ней внимания. Бахти не могла иметь детей.
– Если бы вы могли исправить всего одну вещь, отмотать назад до какого-то момента и поступить иначе, докуда бы вы отматывали? – вдруг спросил Юн.
– Ты сейчас озвучил самую вредную мысль из всех существующих, – сказала я, но Юн не сдавался.
– Мне кажется, в жизни каждого человека есть единственное событие, которое следовало бы исправить. Нужно просто понять, докуда мотать, когда именно началась эта фигня.
Когда все ушли, Карим задержался и задержал на мне вопросительный взгляд. Я подумала, он хочет поцеловать меня, но вместо этого он сказал:
– Слушай, я знаю, сейчас ночь и дождь, и в твое ателье не приходят бесцельные посетители, но мы не съездим туда? Я очень хочу его увидеть.
Я с радостью согласилась. Мы заказали такси, и через несколько минут я уже вставляла ключ в новый замок моего ателье – мне с детства нравилось это действие, удовольствие от того, как ключ мягко входит в скважину, звук, с которым он поворачивается, щелчок, с которой отпирается дверь.
Сейчас он увидит, как у меня потрясающе.
Я зажгла свет, и Карим перешагнул порог. Он замер и замолк, потом, так и не сходя с места, стал озираться. Вот он смотрит на паркет, вот он увидел мраморную столешницу.
– Красиво, правда? – я сама еще не привыкла к созданному мной великолепию.
Пахло пеканом, рахат-лукумом, пудрой и коньяком – прекрасными духами из прямоугольного бутылька. Они были маслянистыми, темными и такими густыми, что их капли будто продолжали висеть в воздухе, так и не садясь на поверхности.
Карим все так же молчал. Теперь он смотрел на ручку примерочной – она была хрустальной, и потому приковывала взгляд. Обычное стекло не будет так блестеть.
– Я купила ее в Риме на развале, – я говорила немного взволнованным голосом, пока Карим подошел рассмотреть ее поближе. – Никому не была нужна эта ручка, потому что она одна, а она смотри какая прозрачная, и все грани гладкие, ее не коцали и в горячей воде не мыли.
Он даже не кивнул. Сел на лакированный стул (с гипертрофированно высокой спинкой с частыми перекладинами, наподобие стула Макинтоша19) и – наконец – увидел мой потолок. Я думаю, сразу видно, что там настоящая лепнина, а не эрзац, и еще – мой потолок был весь расписан красными, выцветшего красного цвета, узорами, как римские потолки. Подобный потолок мы с Каримом впервые увидели пять лет назад. Отель располагался в старинном доме, был жаркий день, из полуоткрытых ставней лился яркий свет и доносился шум улицы – мотоциклисты, разговоры прохожих. В первый час мы ничего не видели в номере, но после, лежа на кровати, мы подняли глаза наверх – каким он был красивым. Оливы вдоль периметра и красный вымытой крови, и гармоничное разделение на квадраты, и вписанные
Чарльз Макинтош (1868—1928) – шотландский архитектор, художник и дизайнер, родоначальник стиля модерн в Шотландии.