Браслет. Повести о лошадях. Лев Брандт
трибун громовым раскатом звучит густой бас:
– Жулик!
И, как по сигналу, с разных мест раздалась сотня свистков. Публика рванулась к барьеру и, размахивая руками, исступленно вопила. Слова тонули в общем гаме, сливаясь в один вой. Издали казалось, что тысячи прикованных к скамьям людей стараются вырваться из охваченного огнем здания. Пожилой рыжебородый, похожий на мясника человек, засунув в рот два пальца, оглушительно свистел, свесившись через край барьера. Свиста Африкан не слышал. Он видел только черные, как у негра, руки и раздувшиеся до отказа малиновые щеки. Яблоко пролетело над самой его головой. Браслет вздрогнул и стал мельчить шаг. Африкан перевел вожжи, строго приказывая идти ровно.
Лошади подходили к концу. Наездники поднимали вожжи, взмахивали хлыстами, горячили лошадей, но Африкан, казалось, забыл, что он на призу, и, продолжая ехать в спину, сдерживал лошадь. Рыбкин испуганно захлопал глазами, побледнел и, поймав губами кончик уса, пригвоздил его к месту. До столба не осталось и двухсот метров, а Африкан все еще сдерживал лошадь.
«Скандал, – взволновался старик. – Передержал. Теперь поздно».
Он сильно вздохнул и забыл выдохнуть. Перед глазами пошли синие и красные круги, а дорожка с лошадьми поплыла, как огромная карусель. Старик уцепился за перила, чувствуя, что сейчас грохнется на пол. Теряя сознание, он увидел, что все лошади на карусели, вытянув шею и быстро перебирая ногами, стояли, не двигаясь с места. Только одна, с развевающимся хвостом и гривой, летит по кругу мимо замерших на дорожке лошадей. Рыбкин с хрипом выдохнул воздух. Дорожка покачнулась и разом остановилась.
На трибунах уже стояла мертвая тишина. Люди застыли, вытянувшись как на параде, и следили за неожиданным финишем. Казалось, что у Браслета разом выросли крылья. Но метров за пятьдесят до столба он стал выдыхаться. Африкан поднял вожжи и стегнул его хлыстом. Вытянув шею до последней возможности, напрягая мускулы, Браслет весь тянулся вперед, но силы его таяли на глазах у публики. Другая лошадь выскочила вперед и стала уверенно его обходить. Браслет увидел караковую кобылу и мгновенно ощутил непреодолимое желание броситься на нее. Злоба сделала то, чего не могли сделать ни хлыст, ни Африкан, ни сам Браслет. В последний раз напряглись размякшие мускулы и превратились в стальные. Он рванулся с невиданной силой и пролетел столб первым, на полголовы опередив соперницу. Другого такого финиша припомнить не могли знатоки.
Наездники повернули лошадей и съезжали с круга мимо трибун. Публика неистово кричала и хлопала в ладоши. Африкан, улыбаясь, раскланивался, отвечая на приветствия. Он был бледен, и крупные капли пота скатывались с его лба. Через весь ипподром с верха рублевых трибун гремел знакомый бас, покрывая выкрики и хлопки:
– Браво! Браво! Молодец!
Рыжебородый огромный дядя, оглушительно хлопая черными руками, стоял у барьера.
Когда Африкан слез с качалки