Давайте все убьем Констанцию. Рэй Брэдбери
быстро записал новый номер, набрал его и перенес телефон поближе к Крумли, чтобы ему тоже было слышно:
– «Каллаган и Ортега», добрый вечер, – произнесла трубка матерым прокуренным голосом с провинциальным акцентом, каким обычно говорят актеры из театра Эбби[11].
От радости я чуть не засмеялся в голос – я увидел, как Крумли вздрогнул.
– «Каллаган и Ортега»! – повторила трубка с явным раздражением. Я продолжал молчать. – Да кто это, черт возьми?
Когда Крумли подошел, я уже нажал на рычаг.
Он споткнулся и грязно выругался.
– Говоришь, родился на соседней улице? – уточнил я.
– Через одну – не хочешь?
– Ну-ну, – сказал я.
Крумли взял в руки записную книжку Раттиган.
– Книга почти мертвых…
– Хочешь, попробуем еще один номер? – Я открыл справочник, пролистал и остановился на «Р». – Ага, вот, нашел. Это будет получше Царицы Калифии.
Крумли прищурился.
– Раттиган, Маунт-Лоу. Что еще за Раттиган живет на Маунт-Лоу? Насколько я помню, Маунт-Лоу – это то самое место, где раньше ходил большой красный трамвай, который возил толпы народа на холм, на пикники.
От этого воспоминания на лицо Крумли набежала тень.
Я ткнул в следующее имя.
– Раттиган. Собор Святой Вивианы.
– Во имя Христа-спасателя, и в соборе Раттиган окопался?
– Как-как ты сказал? Спасателя? Речь истинного неофита, – похвалил я.
У Крумли по-прежнему был категорически недовольный вид. Я пошел на крайние меры.
– Ладно, мне пора, – сказал я и решительно шагнул в темноту.
Рискуя переломать ноги, я вынужден был пройти метров десять, пока Крумли наконец не сдался.
– Интересно, как ты собираешься туда добираться, если у тебя нет ни машины, ни прав?
– Так ты меня отвезешь, – не поворачиваясь, сказал я.
Повисла тяжелая пауза.
– Ну что, по рукам? – помог делу я.
– И ты сможешь найти этот чертов Маунт-Лоу, где ходил трамвай?
– Меня возили туда года в полтора.
– То есть дорогу показать сможешь?
– Как сейчас помню…
– Ладно, заткнись, – Крумли закинул в свой драндулет несколько бутылок пива. – Садись в машину.
Мы загрузились в авто, попрощались с Гершвином, оставив его в Париже с любимой перфолентой, и отбыли.
– Только молчи, – сказал Крумли, – можешь, если что, кивать – да или нет.
Глава 8
– Не знаю, какого хрена я все это делаю… – проворчал Крумли, чуть не выехав на встречную полосу. – Я говорю, не знаю, какого хрена…
– Да слышу я, – сказал я, глядя на проплывающие за окном холмы и предгорья.
– Знаешь, кого ты мне напоминаешь? – не унимался Крумли. – Мою первую и единственную жену. Она отлично умела пудрить мне мозги своими формами, размерами и улыбками на тридцать два зуба.
– Я – пудрю тебе мозги?
– Только
Эбби – театр в Дублине.