Средний пол. Джеффри Евгенидис
Ее дом был наводнен низенькими скамеечками, с помощью которых эти коротконогие твари забирались на диваны и в кресла. Но в 1922 году Сурмелине было всего двадцать восемь лет. Узнать ее в этой вокзальной толпе оказалось так же трудно, как идентифицировать гостей на свадебных фотографиях моих родителей, где все лица скрываются под маской юности. Но перед Левти стояла другая проблема. Он идет через зал, пытаясь отыскать остроносую девчонку, с улыбкой комедийной маски – с нею он вырос. Через застекленную крышу льется солнечный свет. Он щурится, рассматривая проходящих женщин, пока Сурмелина сама не окликает его:
– Сюда, братишка! Ты что, не узнал меня? Это я, неотразимая.
– Лина, это ты?
– Ну я же не из деревни.
За пять лет, прошедших после ее отъезда из Турции, Сурмелина умудрилась вытравить в себе все греческое: начиная с волос, которые теперь были выкрашены в насыщенный каштановый цвет, подстрижены и завиты, и кончая акцентом, смутно напоминавшим европейский, а также читательскими интересами («Кольер» и «Харпер») и гастрономическими пристрастиями (омар «термидор» и ореховое масло). На ней было короткое зеленое модное платье с бахромой по подолу, атласные зеленые туфельки с изящным ремешком, расшитые блестками, и боа из черных перьев. На голове – шляпка-колпак с подвесками из оникса, спадавшими на ее выщипанные брови.
Она позволила Левти несколько секунд наслаждаться своей американской лощеностью, хотя внутри, под шляпкой, она оставалась все той же Линой, и вскоре ее греческая восторженность вырвалась наружу.
– Ну поцелуй же меня! – воскликнула она, раскрывая ему свои объятия.
Они обнялись, и Лина прижалась к его шее своей нарумяненной щекой. Потом отстранилась, чтобы как следует рассмотреть его, и, схватив за нос, рассмеялась.
– Ты все такой же. Я где угодно узнаю этот нос. – Отсмеявшись вволю, она перешла к следующему вопросу: – Ну и где она, эта твоя новобрачная? Ты даже ее имени не сообщил в своей телеграмме. Она что, прячется?
– Она… в дамской комнате.
– Должно быть, красавица. Как-то ты слишком быстро женился. Ты хоть успел представиться или сразу сделал предложение?
– Кажется, сразу сделал предложение.
– Ну и какая она?
– Она… похожа на тебя.
– Неужели такая же красавица? – Сурмелина поднесла к губам мундштук и затянулась, оглядывая проходящих.
– Бедная Дездемона. Брат влюбляется и бросает ее в Нью-Йорке. Как она?
– Замечательно.
– Почему она не приехала с тобой? Надеюсь, она не ревнует тебя к твоей жене?
– Совершенно не ревнует.
Сурмелина схватила его за руку.
– Мы здесь читали о пожаре. Ужасно! Я так беспокоилась, пока ты не прислал письмо. Во всем виноваты турки. Я знаю. Но муж мой, естественно, со мной не согласен.
– Правда?
– Поскольку вы будете жить у нас, позволь мне дать тебе один совет.