Если бы мы знали. Тамара Айленд Стоун

      Дома мы были одни. Я сразу это поняла по маминому плечу. Его покрывала лишь тонкая полоска розового или черного шелка, как обычно, когда Дэвид оставался на ночь. В другие дни мама ложилась спать в какой-нибудь из старых папиных футболок с названиями музыкальных групп.

      Я на цыпочках вошла в комнату и присела на край кровати. Мама не шелохнулась, и я слегка потрясла ее за руку.

      – Мам, привет, – прошептала я. – Я вернулась.

      Она сонно замычала и лениво приоткрыла один глаз.

      – Привет, милая! Как прошла вечеринка?

      – Весело.

      Прядь темных волос свесилась вперед, и мама потянулась убрать ее мне за спину.

      – Люк тебя отвез?

      – Да. – Я ощутила легкий укол совести, но решила об этом не думать.

      – Мне он нравится, – прошелестела мама. – Хороший парень.

      Она опустила голову на подушку и закрыла глаза.

      – Да, хороший. – Я накрыла ее одеялом до подбородка и поцеловала в лоб.

      Не успела я затворить дверь, как из постели снова раздалось тихое посапывание. В коридоре я выудила телефон из заднего кармана джинсов и написала Люку:

      Доброй ночи.

      Мы придумали кодовое слово еще восемь месяцев назад, когда начали встречаться, и нам обоим оно показалось гениальным. Если бы маме вздумалось просмотреть мою переписку – а она начала время от времени это делать после того, как Дэвид ее убедил, что все «ответственные родители» так поступают, – она бы сладко вздохнула и сказала: «Как мило, что вы с Люком желаете друг другу доброй ночи перед сном!»

      Я зашла к себе в комнату, заперлась и дважды щелкнула выключателем. Потом порылась в шкафу, достала металлическую стремянку и отнесла к окну.

      Люк уже был на месте; он стоял у стены дома Ханны, между идеально подстриженными розами ее матери и каким-то громадным цветущим кустарником. Когда я спустила лестницу, Люк огляделся по сторонам, убедился, что горизонт чист, и шагнул в пятно света под фонарем.

      Он помчался ко мне по лужайке в развевающемся бело-зеленом шарфе и спортивной куртке «Футхил Фэлконс»[1] той же расцветки, раздувшейся от ветра и оттого походившей на причудливые крылья. Видимо, Люк тоже об этом подумал, потому что принялся махать руками, словно птица. Или летучая мышь. Или безумец.

      Я зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться.

      – Какой же ты чудак!

      Он вскарабкался по стремянке, перебросил ногу через подоконник и спрыгнул на пол. А потом показал большим пальцем на дом Ханны.

      – Она не считает меня чудаком. Она думает, что я убийственно привлекателен.

      Моя улыбка погасла. В нижнем углу окна комнаты Ханны, между занавеской и выкрашенной белой краской рамой, просвечивало ее лицо.

      Я уже хотела, как обычно, сказать «Не обращай на нее внимания», но потом передумала. Раз уж она на нас смотрит, надо ей что-нибудь показать.

      Я размотала шарф Люка и сбросила куртку на пол, а потом принялась стаскивать его футболку через голову.

      – Ты что делаешь? – спросил он.

      Я пробежалась кончиками пальцев по обнаженным плечам и груди Люка, а потом прижала его к стеклу и поцеловала, сначала нежно, затем более страстно. Он демонстративным жестом запустил руку мне в волосы.

      Ханна, наверное, была близка к обмороку. Я буквально чувствовала волны осуждения и отвращения, исходящие от ее окна. Я представила, как она стискивает в кулаке свой крестик, так сильно, что на коже остаются четыре крошечных отпечатка, как отчаянно молится за мою душу и еще отчаяннее – за то, чтобы Бог покарал злодейского парня, посмевшего забраться ко мне в спальню в поздний час. Но честно говоря, этот образ был сильным преувеличением.

      Я не выдержала и захихикала.

      Люк