Если бы мы знали. Тамара Айленд Стоун
службе, позвольте сделать несколько объявлений, – сказал папа, меряя шагами сцену. – Как вам известно, школа у нас особенная. Мы собираемся все вместе в понедельник. В течение недели общаемся в небольших группах, обсуждаем, что у нас происходит в жизни. Каждое воскресенье возвращаемся сюда, в церковь, с нашими родными. Мы сближаемся, – добавил он, сплетая пальцы. – И мы по-настоящему понимаем друг друга, верно?
Краем глаза я заметила, как ученики согласно кивают – все, включая Алиссу.
– Аминь, – прошептала она.
У папы было доброе сердце, но мне не нравилось, как он говорил о нашей школе, будто это восхитительная утопия для подростков, которую он создал собственноручно, исключительно своими усилиями, рай, в котором все дружат, открыто говорят о своих чувствах и никогда никого не задевают ни словом, ни делом. Чудесная картинка; вот только лживая. Мы осуждали друг друга, только за спиной и шепотом, и критерии у нас были особые: например, насколько он или она хороший христианин.
– День открытых дверей, который проходит у нас ежегодно, состоится через три недели, и мне потребуется помощь каждого из вас.
Я окинула взглядом пустые задние ряды. Когда я училась в начальной школе, папе приходилось отказывать сотням поступающих, но к средней школе ситуация изменилась. Желающих попасть к нам становилось все меньше, и папа начал увольнять учителей, урезать программу, занимать средства у более крупных церквей.
Однажды вечером, за ужином, он рассказал нам с мамой о своей новой стратегии:
– Сосредоточимся на творческой стороне нашей школы. У нас уже есть великолепные танцевальная и актерская группы, хор, участвующий в конкурсах, и заслуживший награду хор а капелла. – Он похлопал меня по руке. – Да и мы в Лос-Анджелесе, в конце концов!
Мама хмыкнула.
– Мы в округе Ориндж. Лос-Анджелес от нас в часе езды.
– Это мелочи, – отмахнулся папа.
Следующие полгода он искал инвесторов, занимался развитием танцевального и драматического кружков, нанимал новых управляющих, увеличивал их бюджет.
День открытых дверей всегда проводился на широкую ногу, но сейчас папа особенно старался заполнить зал и выкладывался по полной. И теперь я знала почему.
Из-за Аарона.
Из-за меня.
– Пусть каждый из вас подумает над тем, почему учится именно здесь, – говорил папа, медленно расхаживая по сцене и время от времени останавливаясь, чтобы улыбнуться тому или иному ученику. Таким образом он сближался с аудиторией, вовлекал ее в разговор. Однажды папа признался, что выискивает в толпе людей, которые не прислушиваются к его словам, или тех, кому, как он считает, особенно важно их услышать, и намеренно смотрит прямо им в глаза. – Возможно, вы не могли найти друзей, умеющих вас понимать, или чувствовали себя потерянными, обязанными делать то, что вам казалось неправильным.
Я услышала, как несколько человек в разных концах зала тихо произнесли «аминь». Папа отошел на другую сторону сцены.
– Или вы пришли сюда, чтобы развить данные Богом таланты в музыке или танце? Неважно, что привело вас в нашу семью;