Девочки в огне. Робин Вассерман
тебя ненавижу.
– О нет, ты меня любишь.
– Размечталась!
– Брось, Декс. Прости, но ты и сама знаешь, что любишь меня, точно знаешь. Скажи это. Скажи.
– Не буду.
– Ты меня любишь, любишь, любишь, любишь, любишь, любишь.
– Лэйси, отвали.
– Не отвалю, пока не скажешь.
– Тогда ты успокоишься?
– Ни за что!
Я помедлила, мысленно проговаривая слова, пробуя их на языке, отливая в подходящую форму, беззаботную и непринужденную.
– Ладно. Я тебя люблю. Хоть ты и сексуально озабоченная.
Она не успокоилась.
Я без вопросов понимала, что из комнаты лучше не выходить, но Лэйси заснула, а ванная находилась дальше по коридору, и я не видела ничего плохого в том, чтобы пойти на голоса, без труда ориентируясь в темноте, поскольку дом повторял наш. Я точно знала, на сколько ступенек можно потихоньку спуститься, не будучи замеченной.
Мужчина, которого Лэйси называла Ублюдком, оказался ниже ростом и стройнее, чем я представляла, у него были очки в тонкой оправе и неожиданно седые волосы. Мать Лэйси стояла перед ним на коленях в белом лифчике и трусах, сцепив пальцы и устремив взгляд на черные туфли Ублюдка.
– Боже, прости меня… – говорила она.
– За то, что я напилась, – подсказывал он.
– …За то, что я напилась. За то, что проявила слабость. За…
– За то, что поддалась искушениям своего распутного прошлого.
– За то, что поддалась искушениям.
Он грубо пнул ее носком туфли в живот.
– …Искушениям своего распутного прошлого, – поправилась она.
Мне казалось, я вижу по телевизору сцену из фильма.
Мать Лэйси плакала. Где-то за моей спиной ей вторил младенец.
Она попыталась встать, но Ублюдок двумя пальцами нажал ей на плечо и покачал головой. Она вновь опустилась на колени.
Ребенок заходился в плаче, и даже я ощутила ее, эту боль – провозвестницу моего материнского будущего, первобытный призыв: успокой его, убаюкай, спаси.
– Я ему нужна, – пробормотала мать Лэйси.
– Раньше надо было думать. – Голос его звучал так невозмутимо, так рассудительно, будто они вдвоем сидели за столом и обсуждали долг по кредитной карте. – Ты не испортишь моего сына, как испортила свою дочь, – сказал он.
Она кивнула.
– Повтори.
– С Джеймсом-младшим я буду больше стараться.
– Ты начнешь уважать себя.
– Я начну…
– Больше никакой дряни.
– Больше никакой…
Ребенок плакал.
Тут я почувствовала прикосновение к плечу, достаточно легкое, чтобы не вздрогнуть, а может, я не вздрогнула, потому что ощутила присутствие Лэйси.
– Из дома можно выйти через кухню, – прошептала Лэйси безо всякой необходимости, потому что в наших домах все было устроено одинаково, в том числе и черный ход. Я первой скользнула во тьму; любые звуки перекрывал все усиливавшийся плач ребенка, и мне пришлось подавить порыв вернуться за ним и увезти