Гугара. Анджей Дыбчак
чешуйки, доставая горячие ядрышки. Остальные были заняты тем же самым и вскоре весь чум заполнил треск разгрызаемых скорлупок, чавканье и отзвуки выплевываемой в руку мокрой шелухи.
Никита еще раз взглянул наверх, недовольно поворчал и бросил под ноги обслюнявленный бычок.
– Что я говорил, а? – сказал он громко. – Кедровки раньше нас выбрались на охоту.
– Вон еще сколько осталось! – показал Максим на высокое дерево неподалеку.
Я сжал тяжелую колотушку и двинулся в указанном направлении. В результате оказалось, что этот инструмент пришлось таскать мне. Я встал в боевую стойку и изо всех сил саданул дубиной по стволу. Сначала меня «освежил» мелкий рукотворный дождь и тут же одна за другой стали падать шишки, облегчая ветви дерева. С шорохом пролетев сквозь хвою, они стукнули по мне и упали на землю. Одна, вторая, третья, четвертая, пятая… И всё? Всего пять штук? И тогда я размахнулся и еще раз со всей мощи долбанул по стволу, только получилось низковато – дерево даже не шелохнулось. А вот я чуть не взвыл от боли в руках. Отовсюду слышались глухие удары, а это означало, что и все остальные приступили к работе. Я потер руки и ударил еще раз. На мгновение мир исчез за мокрой пеленой. Но на этот раз тишина… Ни шишечки.
– Всё! – крикнул Максим. Подобрал паданки и спрятал в мешок. Из-за деревьев слышался смех и удары колотушек.
– Кедровки кедровками, а вот посмотри – хоть пять штук да наши!
Лило как из ведра. Из густого сумрака, царившего в лесу, то и дело выныривали то шапка Никиты, то оранжевая куртка Алика. Досталась ему, видать, в подарок или по разнарядке (куртка-то ведь рабочая), потому что в таких ходило полдеревни. Мы с Максимом направились к ним, главное было – не оторваться от коллектива и не потеряться. Пока шли, искали деревья хоть с несколькими шишками на верхушке – и то приварок. Их высматривал Максим, потому что мои очки запотевали, и через них лес виделся сплошной зеленой массой. Меня изнутри заливал горячий пот, а снаружи – холодная вода. Порой нам приходилось преодолевать вившийся меж деревьев ручей или топь, которая каждый раз оказывалась глубже, чем можно было ожидать. Один неверный шаг – и сапог, а то и оба, превращался в аквариум, и тогда на всём можно было ставить крест – всё становилось мокрым. Иногда в густом кедровнике мы работали вместе, орудуя тяжелыми колотушками, словно богатыри в битве. Когда мы сходились, устраивали перекур, собирали громадную чернику и бруснику, красную, словно по лесу рассыпали кораллы. Колотушка пропиталась влагой, сделалась тяжелой, руки немели, и мне приходилось всё дольше бить по стволу, чтобы хоть что-то от дерева нам перепало.
– Эх, дубинушка, ухнем, – подзадоривал Максим.
Я принял у него мокрый, полный шишек мешок, под которым он сопел, взамен он забрал свою колотушку. Такой мешок просто так не утащишь, если тащить, то лучше всего взвалив на спину, я попытался, только было очень больно. Пришлось сбросить поклажу на мох, чтобы перевести дух, парень тоже присел неподалеку Вокруг было море разливанное черники, которую мы, окрашивая свои брючины, давили